Помимо песен, горящих факелов, пестрых одежд и дыма ладана великое таинство было отмечено магической добродетелью, давно исчезнувшей из мира, красными далматиками мучеников, чьи песни триумфа и ликования тонули в священных родниках и прудах — источниках слез. Именно так будет отслужена месса в Корарбеннике, когда вернется Кадваладр[202] и Тейло Аджиос вновь возвеличит сияющую Чашу.
Вполне естественно, что мальчик, взращенный на подобных заклинаниях, не обращал внимания на нелепые беды, происходившие с ним, и на презрение глупых подростков, которые были похожи на "завядшие лилии в навозной куче". Амброз не слушал их мерзкие и безрассудные идеи, не слышал и понимал их вечную болтовню о "ручьях", "карьерах", "ударах ногой" и "учителях, посланных куда подальше". А когда удобная фраза все-таки достигала его ушей, в ней было не больше смысла, чем в любом другом глупом жаргоне, какие вменялись изо дня в день, смешиваясь с причастиями и главами прошедшего времени. Для него все это было пустым ом: Амброз грезил о соединении хотя бы частички волшебного мира с действительной жизнью, как он ее понимал.
С тех пор эта мысль стала для него буквально всем — пленительной и чудесной частью великого служения святыне, в котором олицетворялась слава жизни. Если кто-то видел пресные цветы — ими следовало бы усыпать алтарь. Пчела священна, ибо ее воском освящены Дары. Амброз знал, в обители счастья, наслаждения и красоты все это — лишь частица тайны, славное облачение которой ниспослано Небесами. Если бы кто-то сказал ему, что песня соловья непристойна, Амброз изумился бы так, словно тот оскорбил святого. Красные розы были для него не менее священны, чем одеяния мучеников. Белые лилии олицетворяли чистую светящуюся добродетель, а Песнь Песней представлялась неоспоримым образцом совершенства, — потому-то и не было в мире ничего отвратительного. И ему, Амброзу Мейрику была дарована сопричастность к великой тайне.
Итак, Амброз стоял на мосту над железнодорожной веткой центральных графств, тянущейся из Люптона в Бирмингем, в экстазе предаваясь своим размышлениям. Перед ним простирался отвратительный Люптон: трубы, выбрасывающие черный дым, красные пунктиры улиц рабочих кварталов, устремляющиеся к безобразным полям, дымящиеся керамические заводы и ужасная высотка обувной фабрики. Не лучше был и чудовищный пейзаж на востоке центральных графств, которые казались обителью инакомыслящих, — скучный, монотонный и запущенный, с поломанными изгородями и подстриженными деревьями, напоминавшими пуритан, с убогими фермами и столь же непривлекательными загородными особняками.
На соседнем поле некий прогрессивный фермер недавно использовал приятную смесь, состоящую из суперфосфата извести, нитрата соды и костной муки. Вонь стояла несусветная. А другое поле было недавно превращено во фруктовый сад. Взгляду открывались ряды мрачных молодых яблонь, посаженных на строго математическом расстоянии друг от друга, и вызывающие ужас маленькие могилы, вырытые между яблонями и кустами крыжовника. В междурядье фермер намеревался посадить картофель, так как земля здесь была основательно взрыхлена. Почва выглядела влажной и в то же время не радовала глаз.
Справа Амброз мог наблюдать за течением шустрого ручейка, что замысловато извивался вдоль долины: на каждой его берегу красовался кустарник, переплетенный с ветка деревьев и водными растениями. Летом берега освежали красные розы, — сейчас они как раз готовились к цветению. Вначале поток разделялся на два сильных канала с голыми необработанными берегами и ветками роз, ольхи, ив и других выкорчеванных с корнем кустов и деревьев. Старый амбар, видневшийся но левую сторону от линии горизонта, был разрушен уже более года назад. Возможно, его построили в семнадцатом веке. Крыша амбара, раскачиваясь, касалась воды, остатки красной черепицы вобрали в себя огненный жар солнца, а устоявшие деревянные стены уже не нуждались в рухнувшей подпорке. Некогда этот практически развалившийся старый сарай выглядел аккуратным строением с гофрированной железной крышей.
Все остальное скрывалось за линией горизонта, такой же мрачной и серой, как тюремная стена; но Амброз больше не вглядывался в нее тусклыми, безнадежными глазами старика. Среди его книг был католический требник, и он размышлял над прочитанными словами: Anima mea erepta est sicul passer de laqueo venantium[203], осознавая, что в надлежащее время его тело тоже исчезнет. А изгнание наконец-то закончится.
202
Кадваладр — брат Оуэна Гвинеда (ум. 1170), последнего великого короля Гвинеда (Северный Уэльс) из рода Грифида ап Кинана, прославившийся борьбой за независимость Уэльса.
203
Душа моя спасена, как птица из сети ловцов (лат.) — перефразированная строка из псалмов Давида.