Слон же обладает многими качествами, которых мы лишены. Взять хотя бы любопытный инстинкт (или, скорее, предчувствие) опасности. Например, слон знает, когда обветшал мост, и отказывается по нему идти, — а человек беспечно шагает навстречу своей гибели. Таким же образом можно изучить всех прочих животных, и у каждого мы обнаружим исключительные способности.
При этом животным неведомо искусство. Они видят — но не видят. Слышат — но не слышат. И даже имея великолепное обоняние, они не способны оценить всю сладость запахов. Они не могут поведать обо всех чудесах, которые им известны. Их жилища порой устроены не менее изобретательно, чем химический завод, но там нет места красоте ради самой красоты.
А все потому, что их придавливает к земле висящая над ними всеми тяжелая туча трезвости; и едва ли нашим поборникам умеренности приходило в голову, что, ставя нам в пример природное воздержание животных, они тем самым выдвигают неопровержимый довод против собственной же теории. Гигантский зимородок — без сомнения, абсолютный трезвенник, но ни один человек в здравом уме не захочет стать зимородком.
История людей, достигших высот, совершивших великие деяния на земле и навечно прославившихся, так или иначе связана с поисками Чаши. Дионис, утверждали древние греки, привнес в мир культуру, а вакхические мистерии, без сомнения, были сердцем и душой греческой цивилизации.
Вспомним ветхозаветную метафору Лозы и Виноградника[293].
Вспомним Поиски Святого Грааля.
Вспомним Рабле с его la Dive Bouteille[294].
Перенесемся мысленно в готический собор XIII века и постоим на торжественной обедне. А затем отправимся в ближайшую "маленькую скинию"[295] — посмотрим, послушаем. Сопоставим оба строения, сравним молящихся в соборе и слушающих, спорящих в скинии. Разница между пьяным и трезвым видна в их творениях. Как убогая молельня относится к Тинтерну[296], так и трезвость — к опьянению.
Современная цивилизация во многом продвинулась вперед? Что ж, фасад молельни покрыт штукатуркой. Материал этот совершенно неведом строителям Тинтернского аббатства. Движение вперед? А что это такое? Свобода от излишеств, от чудачеств, от пылкого воображения? Мелкие ремесленники-протестанты, разумеется, от этого всего свободны. По разве радость Разбавления должна быть конечной целью, последним посвящением рода человеческого? Caelumque tueri[297] — и в сахар подсыпать песок?
В кувшинах из Песни Песней хранилось отнюдь не имбирное пиво.
Хуже всего то, что мы падем не до скотского уровня, а гораздо ниже. Черный человек хорош, и белый хорош. Но белый "разжигающий страсти" не становится негром — он становится чем-то бесконечно худшим, жуткой, отвратительной иллюстрацией порока.
Только освободив свое сознание от мерзкого ханжества нашей "цивилизации" и по-новому, без гнета заблуждений, взглянув на современный "промышленный центр", мы кое-что узнаем о том беспросветном ужасе, к которому катимся в своем стремлении уподобиться муравьям и пчелам — созданиям, ничего не ведающим о
CALIX INEBRIANS[298].
Сомневаюсь, сможем ли мы сделать это. Подозреваю, что мрак, вонь, отчаяние, отрава, адовы кошмары заполонили абсолютно все и приняли образ и подобие наших мыслей. Мы трезвы, и дверь таверны, вероятно, навсегда захлопнулась для нас.
Быть может, время от времени, с каждым разом все реже и реже, кто-то из нас отчетливо услышит далекие отголоски священного безумия за плотно закрытой дверью:
Все выше тирс, священных оргий звук,
Как прежде снова царствует вокруг.
Таков Sonus Epulantium Intermedium Aeterno Convivio[299].
Но мы этого не услышим. Скорее всего, мы приняли бы шум высокого хора за жуткое веселье преисподней. Обряд посвящения — не что иное, как пиршество, и потому особенно странно, что те, кто, так сказать, законно и торжественно призван совершать сей обряд, обречены всеми помыслами, словами и делами своими непрестанно хулить и ниспровергать любые обычаи и цели пиршеств и празднеств.
Это не отказ от вида ради гармоничного процветания прекраснейшего и желанного рода; это отрицание и вида, и рода, это провозглашение идеи, будто Добро есть Зло. Когда отвергается всеобщее, тем самым унижается и оскверняется частное. Так называемое "проклятие пьянства" — естественное и неизбежное следствие и порождение "протестантской Реформации". Если засыпать чистые источники волшебного леса, то люди (а им необходимо питье) отправятся к илистым топям и ядовитым омутам.
293
Ветхозаветная метафора лозы и виноградника. — Виноградная лоза не упоминается в Писании до повествования о потопе, но потом, особенно после исхода израильтян из Египта, очень часто употребляется как символический образ для описания их жизни и их отношения к своему Богу. Виноград возделывался в Палестине повсеместно, и ему уделялось много внимания. Закон наряду с полями и другой собственностью дает подробные указания и насчет виноградников. Ухоженная виноградная лоза (виноградник) есть символ мира и благополучия. Господь Иисус Христос Себя назвал истинной виноградной лозой, а Своих учеников — ее ветвями. Последний храм, отстроенный и украшенный Иродом, имел над входом огромное золотое изображение виноградной лозы.
295
"Маленькая скиния" — имеется в виду Little Bethel — молельня из "Лавки древностей" Ч. Диккенса.
296
Тинтерн — Тинтернское аббатство, живописные развалины в 8 км севернее Чепстоу (Уэльс), до 1537 г. здесь помещался цистерцианский монастырь, основанный Уолтером де Клэром в 1131 г. Аббатство, расположенное на широком лугу на правом берегу реки Уай, принадлежит к числу наиболее романтических руин Британии. Собор, который доминирует среди строений в их нынешнем виде, датируется временем между 1270 и 1325 г. Это сооружение высотой в 69 м — прекрасный образец готической архитектуры; крыша, колокольня и северная стена нефа разрушены. Главная достопримечательность собора — громадное (высотой 20 м), богато декорированное восточное окно; впрочем, не менее прекрасны и другие резные элементы убранства. Тинтернское аббатство воспел в стихах Уильям Вордсворт ("Лирические баллады", 1798).