В целом они жили счастливо. По бедности они мало о чем мечтали, воздавали хвалы Господу и ничего не ждали от жизни. Мать Нелли умерла от изнурительной болезни, скоро за ней последовал отец, так и не оправившийся от горя. И в девять лет девочка осталась сиротой. Священник написал ее тетке в Англию, и вот в один черный день Нелли оказалась на станции ужасного маленького рабочего поселка в Ланкашире. Все было черно — небо, земля, здания и сами люди. От их грубых и резких голосов ей делалось дурно. Тетя вышла замуж за индепендента[335] и обратилась в протестантизм, так что, по мнению Нелли, тоже стала черной. Долгое время девочка вела жалкую жизнь. Тетка была с ней довольно любезна, но местечко и населяющие его люди — ужасны. Мистер Дикин, муж тетки, заявил, что не будет потакать папизму в своем доме, и по воскресеньям ей приходилось ходить в молельню и выслушивать всякий вздор, который они называли "религией", — длиннющие проповеди, неизменно заканчивавшиеся отвратительными гимнами в исполнении визгливых громких голосов. Постепенно она забыла старые молитвы, и ее приняли в воскресную школу, где она читала и слушала истории о храме царя Соломона, об Ионадаве, сыне Рехава[336], об Иезавели[337] и о книге Судей[338]. Им казалось, что в этой школе она многому научится; Нелли даже несколько раз поощрили за знание Библии.
Шестнадцати лет от роду она в первый раз пошла на службу. Нелли была рада удрать из дому — трудно представить себе что-нибудь хуже Фарнворта[339]. А работа сулила хотя бы разнообразие. Ей было что рассказать! Мне еще ни разу не открывали так широко глаза на чудные и в чем-то отвратительные привычки мелкой английской буржуазии — класса, особенно гордящегося своей респектабельностью и в первую очередь тем, что зовется "нравственностью" — что означает соблюдение одной особой заповеди. Вы знакомы с представителями этого класса: по воскресеньям прогулки в белых шляпах, опрятный небольшой особнячок с ухоженным палисадником, гостиная, которую почитают в доме чуть ли не святым местом, обязательная Библия на видном месте. Почти всегда такое семейство ревниво посещает часовню пли церковь, однако тянет из обоих источников. Как правило, они предпочитают яркие вещи — не только светлые шляпы по воскресеньям, но также мебель, линолеум, цвет волос, и сама плоть их ухожена до какого-то нездорового состояния. Они отдают предпочтение самым лощеным растениям и кустам.
К таким жилищам Нелли ходила как рабыня; с этого времени она чаще бывала в более пли менее процветающих промышленных городках и скоро стала глубоко переживать о неприкрытой грязи и безобразии Фарнворта. Любой дикобраз с его грубыми колючками лучше ядовитой слизкой рептилии. Эти истории все еще ждут своего писателя, достаточно проницательного и отважного (кстати, как его имя?), чтобы заглянуть за жалюзи и белые занавески, который знает слово, которое отворит перед ним полированную дверь у расписного подъезда! Какие закрученные сюжеты, какие образы, какие характеры даются его проворному перу! Обидно, ей-богу, что такой блестящий материал лежит никому не известный, без пользы, хотя художник слова, обработав эту первичную материю в своем творческом тигле, мог бы превратить ее в чистое золото.
Вы знаете, что мне никогда не удавалось проникнуть в сферы, где обитают подобные люди, без глубоких переживаний, без страстных желаний. Поэтому не мне уготовано создать шедевр из всего того, о чем я говорю. Помните, как Золя во время своего путешествия в Лондон буквально стонал, наблюдая из окна вагона бытовые картины, из-за того, что не знал английского языка и, стало быть, не имел ключика, чтобы открыть сокровищницу, которая лежала перед ним? Уж он-то, несомненно, был великим прорицателем и видел, какое бесконечное разнообразие сюжетов для романтической литературы скрывается под бессчетными аккуратными крышами. Как бы мне хотелось, чтобы он наблюдал все это по-английски, а писал по-французски. Золя был храбрым человеком, о чем говорит его позиция по делу Дрейфуса, и я, оценивая его умственные и творческие способности, полагаю, что у него достало бы мужества правдиво описать жизнь лондонских предместий языком их обитателей.