И ходе следствия было установлено, что Дора считалась настолько ценным агентом охранки и ее так тщательно оберегали, что в агентурной картотеке на нее не было учетной карточки. Когда Дору следователь спросил, почему она призналась, она ответила, что «зная о своем конце — это расстрел», так что «лучше сразу все поставить на свои места, а смерти я не боюсь»[206]. В том же 1938 г. Соловейчик расстреляли. Но для нас представляет интерес не троцкистско-бухаринские взгляды Соловейчик, а приемы ее вербовки. Совсем юной девушкой Дору арестовали, и в ходе дознания жандармский офицер вел вербовку агентуры для разработки семьи Ульяновых и самого Ленина. Особо охранку интересовали каналы поступления из-за границы марксистской литературы и, особенно, газеты «Искра».
Вербовал Дору «внешне симпатичный и обаятельный жандармский подполковник с юридическим университетским образованием», в высшей степени образованный и интеллигентный.
Перед отправкой этих материалов в архив КГБ в Москву они попали в руки молодого следователя киевского Комитета госбезопасности, Г. З. Санникова, который много лет спустя воспроизвел события тех лет в своих мемуарах. Учитывая значимость его оценок, приводим их полностью.
«Жандарм оказал на молодую революционерку ошеломляющее впечатление своей молодостью, эрудицией, интеллектом, искренней вежливостью, даже галантностью, уважением к ее мыслям и политическим убеждениям. Он рассказал ей, что, еще будучи студентом Киевского университета, серьезно увлекся марксизмом и тщательно изучал его по всем имевшимся в то время источникам.
Тогда это была новая, увлекающая образованную молодежь теория революционной борьбы. Он, казалось, знал все, что было известно о марксизме самой Доре, и даже больше и лучше ее. Жандарм владел немецким и английским в достаточной степени, чтобы читать в оригинале „Капитал“ Маркса и другие работы новых теоретиков. Он знал и прочитал Плеханова. Он в подробностях знал все теоретические выкладки Кропоткина и Бакунина, был хорошо знаком с теориями западных философов и экономистов. Был обаятельным и располагающим к себе собеседником и воспринимал собеседника с противоположными политическими взглядами на равных. Он произвел на молодую Дору впечатление блестяще и всесторонне образованного марксиста, отвечающего всем ее внутренним человеческим, женским и даже идеологическим постулатам и полностью разделяющим ее неолитические взгляды. Он говорил ей (он вел с ней беседы, не допросы, и не в тюрьме, а на явочной квартире, но под охраной, и не с тюремной похлебкой, а с обедами и ужинами из знаменитого своей кухней лучшего в Киеве ресторана „Континенталь“), что считает марксизм самым современным учением. Однако при всем этом он оговаривал, что указанные в „Капитале“ и „Манифесте“ революционные теории сегодня в России слишком преждевременны, „что час России еще не пробил“, что всем своим патриархально-крестьянским укладом живущая общинным строем огромная страна, в которой должен в силу этого и еще не одно столетие почитаться царь-батюшка, своим историческим развитием еще не подготовлена к тому, к чему так настойчиво призывают нынешние социалисты-революционеры, коммунисты. Задача российский интеллигенции заключается в том, чтобы не допустить в России кровавую смуту, защитить еще так нужное на долгие годы самодержавие. „Поверьте мне, у нас еще будет, может быть, и республика, как во Франции, и свой Российский парламент, — говорил ей опытный жандарм, — но обязательно с царем, как в Англии с королем, ибо другого русскому народу не дано, поверьте мне, — убеждал Дору жандарм. — Мы должны вместе с вами, молодыми революционерами, сегодня защищать наш строй, не доводить народ до бунта, держать под контролем работу революционеров и, если хотите, даже как бы и помогать им тем самым, чтобы мы, защитники нашего строя, нашего царя, его верных слуг, губернаторов, судий, чиновников, смогли бы в нужное время отвести удар, который созовете сегодня вы, молодые революционеры, не понимающие, что ваш удар вызовет ненужные ответные меры, кровь“, — внушал „защитник царя и Отечества“.
Дора вела с ним длительные политические дискуссии, все больше и больше раскрываясь перед ним, и совершенно незаметно для нее проговорилась о некоторых своих товарищах и известном ей канале связей с заграницей, через который получала корреспонденцию и литературу в Киеве семья Ульяновых. „Конечно, — твердил Доре жандарм, — если вы откажитесь нам помогать, имеющихся у нас материалов более чем достаточно для отправки вас в ссылку в очень далекие края и вечного наблюдения за вами как неблагонадежным элементом. Вся ваша последующая жизнь будет проходить под нашим контролем. В случае согласия сотрудничать с нами вы нашему делу принесете пользу, и государству Российскому окажете помощь. Подумайте, у вас еще есть время и выбор, мы вас не торопим. Конспирация гарантирована. Ну, а если вы откажетесь, — заключил вежливый подполковник, — мы будем вынуждены предать вас суду, который в лучшем случае определит вам ссылку в Сибирь. И тогда я вам уже не смогу помочь“»[207].
207