И Дора сдалась. Она уже встречалась с революционерами-каторжанами, ссыльными. Слушала их рассказы. И ей очень не хотелось, такой молодой, нежной, еще не любившей, еще не жившей по-настоящему и так любящей своих родителей, очутиться в ссылке. «Хорошо, — ответила она подполковнику, — я согласна, но при одном условии. Кроме полной и гарантированной конспирации я хочу, чтобы не пострадали семья Ульяновых и сам Владимир Ульянов. Я действительно нахожусь на линии связи поступающей из-за границы нашей литературы. И буду показывать ее вам для ознакомления, изучения, снятия копии с переписки. Коли вы конфискуете хоть одну почту, я прекращу с вами работать и буду готова идти на каторгу. И последнее — я хочу, чтобы со мной работали только вы. Лично».
И действительно, подполковник выполнил все ее требования — семья Ульяновых, с которой встречалась Дора в то время, не пострадала. Охранка знала содержание почты, проходившей через Дору, и ни разу не конфисковала ее. Этот наверняка незаурядный и талантливый жандарм работал с Дорой до 1917 г.
Отвечая на вопросы следователя, Соловейчик подчеркнула: «Нашему вождю я никакого вреда не причинила, а вот многих наших товарищей-большевиков из-под удара вывела, помогла им избежать ареста или других неприятностей. В этом помог мне мой руководитель в охранке. Фамилия его мне не известна…»[208]
Знакомившийся с ее делом Г. З. Санников отмечал, что показания Доры запомнились ему на всю жизнь. Она писала: «Если бы я родилась мужчиной, то стала бы обязательно летчиком-истребителем. Я всегда любила острые ощущения, я не могла жить без них. Да, я авантюристка, но это как наркотик, как кокаин, который я нюхала во время Гражданской войны, сильнее наркотика… — чувствовать остроту жизни… Я знаю, меня расстреляют как троцкистку… Я не отрицаю свою принадлежность к великим идеям великого революционера нашей эпохи Троцкого… Когда меня вербовала охранка, я просто была слишком молодой и очень хотела жить. Должна заявить, что вербовавший меня жандарм выполнил все мои условия — он ни разу не задержал никого из семьи Ульяновых, ни разу не конфисковал зарубежную революционную почту, ни разу не арестовали одного связника, знавшего меня. Он очень ценил меня и по моей просьбе неоднократно буквально отводил от ареста моих хороших друзей-подпольщиков. Когда мы с ним расстались в 1918 г., он сказал: „Дорочка! Нас не должна мучить совесть, мы оба выполнили свой долг, мы оба служили великой России. Будьте спокойны, ваши друзья-большевики в архивах следов о нашей работе не найдут. Я об этом позаботился“. Больше с ним не встречалась, наверное, погиб в Гражданскую».
Подводя итоги прожитой жизни, ветеран СВР Санников писал: «Всю жизнь помнил я это дело и его главных действующих лиц — Дору Соломоновну Соловейчик и ее руководителя, не отдавшего на связь другому работнику охранки своего ценного агента. „А какая конспирация! Профессионал! Честь и хвала ему! Умел, мерзавец, работать“, — довольно часто говорил я себе, вспоминая этих давно ушедших из жизни людей. Спустя много лет я узнал, и это поразило меня, что жандармский корпус формировался царским правительством не из негодяев, подонков и других омерзительных личностей, занимавших в „моральной табели о рангах“ самую низкую ступень общества, а наоборот. Это была элита царского общества. В корпус жандармерии принимали, как правило, дворян с высокими моральными качествами, соответствующими духу того времени, и, конечно, очень образованных политических сыскарей. Разумеется, работали в охранке и „выходцы из народа“, но это были личности, умом своим, профессионализмом и трудом достигнувшие в этом очень сложном политическом ведомстве высоких служебных вершин. Таким, в частности, был руководитель закордонной агентуры охранки некто Гартинг[209], еврей по национальности, из бывших агентов, сумевший до 1917 г. внедрять свою агентуру в большое количество действующих за границей российских революционных групп разного политического толка. Обработанные Гартингом зарубежные материалы внимательно читались Николаем II, от которого тщательно скрывалась национальная принадлежность самого Гартинга. Можно представить, какое возмущение могло бы быть у российского царя, узнай он, что зарубежной агентурой такого архиважного политического ведомства великой России, как Охранное отделение, то бишь зарубежным политическим сыском, руководит еврей»[210].