В другом циркуляре Тамбовского ГЖУ ретранслировался отчетливый страх 1905 г. Всем пунктовым сотрудникам предписывалось вести негласное наблюдение, «не будут ли партийные лица проявлять намерений и делать каких-либо приготовлений, в виде устной агитации или посредством воззваний к ознаменованию чем-либо дня 9-го января года начала революционного движения в 1905 г.»[45].
Жандармское руководство засыпало региональные управления циркулярами по контролю за любыми проявлениями общественно-политической активности. В частности, на основании циркуляра от 29 октября 1916 г. под контроль брались все родительские комитеты средних учебных заведений со сбором всех сведений о лицах, их возглавлявших и входивших в коллективные органы руководства[46].
Сравнительный анализ документов Раненнбургского отделения Московского-Камышинского жандармского управления железных дорог свидетельствует, что если в 1907–1911 гг. унтер-офицерские чины активно работали по политическим ориентировкам, то в 1912–1914 гг. эта активность резко сходит на нет. В условиях военного времени, в августе 1914 г. – январе 1917 г. провинциальные пунктовые унтер-офицеры избегают участия в политических расследованиях, явно сторонясь и избегая их. Они преимущественно занимаются борьбой с ворами, охраной целости путей сообщения, исполняют ориентировки контрразведчиков. Но даже на борьбу с выявлением нелегальных прокламаций в воинских эшелонах они реагируют не так чутко и рьяно, как это было в конце XIX – первые годы ХХ вв.
Показательно деятельность по пресечению оскорбительных разговоров о личности правящего императора. Как правило, все эти расследования негласные, а дела эти уходят «в стол» – ведь оскорбления Николая II уже несколько лет имеют устойчивый и неединичный характер.
Декабрь 1916 – январь 1917 г. Россия воюет. В русском обществе растет недовольство. Население нещадно нищает. Русские семьи теряют миллионы своих кормильцев. Начальник Усманского жандармского пункта унтер-офицер Алексей Зобнин, опытный и добросовестный сотрудник Тамбовского губернского жандармского управления, проводит «негласную разведку» об оскорблении его императорского величества Николая Александровича, впоследствии широко известного среди народов бывшей Российской империи как Николай Кровавый.
По доносу доброжелателя из соседней деревни объектом изучения является 72-летний местный житель с. Крутчик Усманского уезда М. Е. Фотиев. Согласно доносу, в присутствии группы крестьян из шести человек он говорил: «Наш государь дурак! Затеял войну с немцем, только людей переводит. Само бы его, е… его мать, туда, лобастого черта. Пусть бы побыкобился». При дознании выяснилось, что ранее он также ругал царя и говорил на пашне: «Затеял войну с немцами и через это мне приходиться самому пахать. Его бы сюда, он бы пахал за меня, е… его мать»[47].
Заметим, что соседи «честного человека», «дурного слова не кажущего», «поведения одобрительного» М. Фотиева не сдали старика, у которого четыре сына воевали на фронте. Все подтвердили, что это выдумки доносчика. Жандарм поступил мудро – отписал, что информация из доноса не подтвердилась.
Подобные осторожные действия провинциальных жандармов фиксировались в различны регионах империи, но особенно остро он проявлялся в центрально-черноземных губерниях, в местах традиционного многовекового расселения однодворцев. Так, в 1915 г. в Тамбовской губернии был зафиксирован слух о том, что «возвратившиеся с войны солдаты будут завоевывать крестьянам землю и без того не положат оружия»[48]. Через два дня слух практически реализовался.
О том, что в последние месяцы существования власти Николая II жандармские чины явно дистанцировались от политических репрессий, свидетельствует множество фактов. Так, тот же начальник Тамбовского ГЖУ в циркуляре 26 января 1917 г. категорически напоминал подчиненным, что «дело улаживания возникающих забастовок рабочих на промышленных предприятиях принадлежат фабричным инспекциям, а потому в случае подобных забастовок не иметь никакого со своей стороны вмешательства», только продолжая «негласно наблюдать»[49].
Затрагивая тему кадров, особенно провинциальных, не следует думать, что все жандармские сотрудники были очень грамотными, смекалистыми и профессионально высокообразованными людьми. С улыбкой можно привести факт, когда генерал-майор, начальник Рязанского губернского жандармского управления, не выдержал того, что унтер-офицер Раненбургского жандармского пункта Чернушкин на протяжении нескольких месяцев отсылал ему вместе с отписками на ориентировки и фотографии разыскиваемых. В именном приказе неуклюжему сотруднику он написал 5 августа 1914 г.: «все фотографические снимки этих лиц хранить при деле, а не представлять вместе с докладами»[50].
48