Через несколько дней на железной дороге на ст. Хоботово кондуктор из крестьян с. Кривополянье М. Панитков пытался задержать подозрительного человека в «немецком платье». По описаниям тот подходил под приметы стрелявшего в раненбургских полицейских. В результате ориентировки через день в с. Комаровка решительно действовавшими урядником Грачевым и полицейским соцким с. Лапоток Е. Коноваловым был задержан в доме родной тетки 31-летний беглый ссыльнокаторжный Н. С. Ульянкин, уроженец д. Яхонтовой Ново-Тишевской волости. При задержании он был одет в черный триковый пиджак, такие же брюки навыпуск, жилет, крахмальную белую сорочку, обут в штиблеты. Все это подходило под описание. При нем были серебряные часы на золотой цепочке, черная шляпа, зонт, небольшой саквояж с бельем, 66 руб. денег. Ему и было предъявлено обвинение в убийстве и выдвинута версия об ограблении с революционными целями[21]. Но убийцей оказался не Ульянкин. В октябре раненбургскими полицейскими были найдены настоящие убийцы – местные жители из г. Раненбурга и с. Братовки, имевшие до этого две и три судимости.
Во всей этой истории бросается в глаза оперативность и решительность действий полицейских и розыска, показавших себя хозяевами положения. Особенно следует отметить действия урядника Грачева – зная, что у задерживаемого есть оружие, тот смело пошел на его задержание. «Под колпаком» розыска оказался и весь уезд – лишь по слабой ниточке-оговорке полиции удалось раскрыть жестокое и тщательно подготовленное преступление, в котором было задействовано 6 человек.
Многие примеры успешных и уверенных действий сотрудников полиции в канун Революции 1905–1907 гг. широко известны. Поэтому мы остановимся на периоде принципиальной трансформации жандармского поведения в условиях резкого роста революционной активности в российском обществе начала ХХ в.
Действия Департамента полиции все более наращивались. Но изменения в сознании стали происходить в рядах многих защитников романовского трона.
Показательно, что деятельность провинциальных унтер-офицеров в уездах в 1880-е – 1890-е гг. носит спокойный характер. Так, данковский жандарм М. Алешин практически в каждом рапорте использует формулировку «поднадзорные тихи». Подобным образом ему вторит и скопинский унтер-офицер Рязанского губернского жандармского управления (ГЖУ) А. Арганов[22].
Но уже с конца 1890-х гг. служба провинциальных унтер-офицеров становится более напряженной. Показательно, что даже в 1902–1903 гг. полицейский, не говоря о жандармском унтер-офицере, мог задержать любого, невзирая на сословную принадлежность и чин. Сопутствующие документы оформлялись задним числом и часто проходили как подозрения в перевозке нелегальной литературы. Подобная вольность завершается уже в 1904 г., а в годы Первой русской революции местные жандармы остерегались действовать в одиночку и уже не могли просто так даже задержать подозреваемого.
Сила общественного протеста была такова, что 11 января 1905 г., всего лишь через два дня после Кровавого воскресенья, тамбовский губернатор и начальник полиции получили секретный имперский циркуляр МВД, которым предписывалось «обратить особое внимание на настроения рабочих в заведуемой вами местности и принять, в случае недовольства, решительные меры по предупреждению беспорядков». Также предписывалось организовать негласный надзор «всеми возможными средствами» за подозрительными личностями[23].
Но никакие жесткие полицейские меры не могли остановить вал революционного движения. Начало XX в. в России характеризуется беспрецедентной в истории чередой террористических актов. Так, в течение года, начиная с октября 1905 г., в Российской империи было убито и ранено 3611 государственных чиновников. К концу 1907 г. это число увеличилось почти до 4500 человек. По официальной статистике, с января 1908 г. по середину мая 1910 г. произошло еще 19957 террористических актов и экспроприаций, в результате которых было убито 732 госчиновника и 3051 частное лица, при этом 1022 госчиновника и 2829 частных лиц были ранены[24].
Частных примеров фактической борьбы чинов ДП – десятки тысяч. Но если в канун Революции 1905 г. они могли быть трагическими для субъекта, посягающего на государственное устройство, привести его в ссылку, в тюрьму или на каторгу, то по мере роста общественного протеста многочисленные факты проявления оппозиционности и реакции на них со стороны полиции очевидно говорили о кризисе всей политической системы. Менялась и поведенческая модель правоохранителей.