Продолжая жевать хлеб с маслом и медом и даже головы не повернув в сторону Жан-Марка и Лоранс, мадам Трюшассье уточнила:
— Это не мои внуки, а сын и дочь невестки Антуана. Здравствуйте, — прибавила она несколько запоздало.
Покончив с бутербродом, она вытерла пальцы и протянула через стол сухонькую руку. Лоранс и Жан-Марк молча пожали ее. Эстер вышла из-за стойки.
— Вы, наверно, не успели позавтракать в Авиньоне, с поезда прямо на автобус. Садитесь вот сюда, на скамейку.
И она вышла через открытую дверь в глубине зала. За дверью виднелась гигантская плита. Жан-Марк и Лоранс, все еще не произнеся ни слова, разглядывали мадам Трюшассье. Она вытянула под столиком тонкие ноги в домашних туфлях с помпонами. Вязаная пелеринка дополняла утренний туалет. Но, как ни странно, в этот ранний час на ней была похожая на блестящую черную каску шляпа, надвинутая до самых бровей и украшенная двумя торчащими веточками, подрагивавшими при каждом движении.
«Могла бы и не возмущаться, что нас за ее внуков приняли, — подумала Лоранс. — мне такой бабушки и даром не надо!»
Когда Эстер взяла масло, чтобы переставить его на столик Лоранс и Жан-Марка, им показалось, что мадам Трюшассье вцепится в него обеими руками. Но нет. Она просто встала и, сказав, что идет проведать «бедного больного», направилась к винтовой лестнице в углу зала и пошла по ней наверх.
Эстер принесла кофе с молоком в кастрюльке. Наверное, сварила его на плите. «Зачем же тогда кофеварка?» — удивился про себя Жан-Марк. Вдруг со стойки прямо на спинку их скамейки прыгнул черный котище. Он деликатно обнюхал волосы Лоранс и через плечо спрыгнул ей на колени. Там он свернулся клубком, уткнув мордочку в лапы. Лоранс боялась пошевельнуться.
— Признала друга, — сказала, улыбаясь, Эстер.
— Так это кошка? А как ее зовут? Сколько ей лет?
— Сколько лет, точно не знаю. Года два, не больше. Антуан подобрал ее совсем маленькой в лесу за хижиной.
— Но имя-то у нее есть?
Без имени никак не обойтись, не звать же: «Эй, кошка!» или «Эй, собака!». Это все равно что учитель в школе будет к вам обращаться: «Эй, ты, малыш из третьем ряда!» или «Вот ты, девочка, рядом!».
— Имя, конечно, есть, и даже не одно. Иногда я называю ее Совушкой, когда она делает большие глаза и прижимает уши. А вообще-то ее зовут Королева, Кошачья Королева, — объяснила Эстер. — Иду-иду! — закричала она вдруг совсем другим голосом, так что Лоранс вздрогнула от неожиданности.
Этот возглас относился к ранним посетителям, которые расположились на террасе и громко осведомлялись, есть ли тут кто-нибудь. Они заказали кофе с молоком и бутерброды.
Между тем Кошачья Королева удобно разлеглась, приподняла веки и, казалось, разглядывала Лоранс своими прозрачными глазами, зрачки ее сузились в тоненькую полоску под солнечным лучом, пробивавшимся через щель в ставнях. Она зевнула, широко, как крокодил, разинув великолепную розовую пасть с белыми клыками.
В это время вернулась мадам Трюшассье.
— Можете подняться к дяде, — сказала она. — Только тихо! Вообще все это очень необдуманно. И главное, не кричите!
«С чего бы нам вдруг кричать? — думал Жан-Марк, поднимаясь за нею по темной лестнице. — Что это ей в голову взбрело? И что именно необдуманно?»
На площадке мадам Трюшассье остановилась. Здесь, как и на лестнице, было темно. Только узкая полоска света проникала сквозь прикрытые ставни на окне. В полумраке виднелись какие-то шкафы и другая громоздкая мебель. Госпожа Трюшассье заглянула в полуотворенную дверь, и они услышали ее шепот:
— Я их впущу, но только на минутку.
Жан-Марк почувствовал, что Лоранс вдруг вцепилась в его руку, как делала, когда была совсем маленькой. Ему и самому стало не по себе. Так, держась за руки, они и вошли в комнату к дяде.
Сначала они увидели только большую деревянную кровать и множество пузырьков, коробочек и таблеток на столике. Окна и ставни здесь тоже были закрыты. Да что они тут все, как кроты, в потемках сидят! К тому же в комнате стоял неприятный запах, какой-то кислый и затхлый.
— Здравствуйте, — донесся голос из глубины кровати. — Сейчас зажгу свет, чтобы получше вас разглядеть.
Под потолком загорелась лампочка и осветила комнату. Дядя Антуан сидел среди вороха подушек, его лицо блестело от пота. И неудивительно: поверх пижамы на нем был надет и застегнут на все пуговицы коричневый вязаный жилет. А накрыт он был пузатой, похожей на дирижабль, периной в цветочек.