Антон Кторов вытащил Мохова из ЧК. Шлепнули бы старика безо всякой пользы для революционного дела, только Антон этому вовремя воспрепятствовал. Тогда-то и выпил старик с ним заветной настоечки, которой никто и никогда, кроме самого Мохова, не пробовал.
– Ты, Тоша, помни, Никита Африканович добра не забывает, - сказал старик. - Никита Африканович добро помнит. Ты теперь мне заместо младшого брата будешь: что понадобится - проси, ни в чем не откажу.
Перед отъездом из Москвы Кторов встретился со стариком.
– Смышлен, - тяжело глядя на Антона, сказал Мохов. - Смышлен. Только ты же знаешь: есть вещи, которые просить нельзя. Ты ведь жизнь мою просишь, не меньше!
– Я верну, - пообещал Антон.- В любом случае верну. В любом. Мохов молчал, глядя в стол.
Антон посидел немного, потом поднялся и пошел на выход.
– Не спеши, - сказал Никита Африканович. - Не спеши, Тоша. И дать не могу, и отказать не в силах.
Он встал, подошел к стене, сунул руку в неприметную щель и достал оттуда то, что просил у него Кторов.
– Сам знаешь, с такими вещами трудно расставаться. От души своей отрываю.
Бережно огладил предмет, помедлив, протянул его Кторову.
– Вернешь, - строго сказал он. - А теперь, как на духу, скажи - от кого узнал?
И глаза у него были нехорошие, очень нехорошие. Потому-то Антон и отказался:
– Не скажу, Никита Африканович. Человек добрый. А после нашего разговора, я чую, он долго не проживет.
– Смышлен, - сказал старик и поднял на Кторова бесцветные глаза постаревшего хищника. - Не забудь вернуть. Обещал ведь…
Антон вошел в комнату, зажег спичку и при ее тусклом свете нашел керосиновую лампу. Фитиль желто и копотно взялся, Антон дал ему разгореться и накрыл стеклом. При прыгающем свете лампы он увидел стол, на столе сниданок, приготовленный ему на вечер заботливой Дарьей Фотиевной. Еда была немудреной и состояла из двух вареных и уже очищенных яиц, куска хлеба, на котором лежали бело-розовые кусочки сала, да кружки компота, сваренного из сушеных абрикосов и яблок, но Кторов был рад и этому.
Увиденное в зеркале казалось бесконечно далеким, даже не верилось, что это может произойти с ним, «Морок», - сказал Антон. Настроения это не прибавило. «Морок», - чуть громче повторил Антон.
На постели завозились.
Рука сама потянулась к карману, оттянутому наганом.
– Чего орешь? - хрипловато спросил с постели кот. - Нормальные люди спят давно, а коты и подавно. Гаси свет! Господи, как вы все мне надоели - белые, красные, зеленые… Покоя от вас нет ни днем, ни ночью!
При колеблющемся свете лампы тень кота на стене была совсем уж огромной, казалось, на постели лежит если не тигр, то, по крайней мере, леопард. На худой конец - рысь.
– Ты давно вернулся? - спросил Кторов, неторопливо стягивая сапоги.
Баюн Полосатович вытянулся на постели, передними лапами загребая и комкая простыню.
– Да перед тобой, - сказал он. - Обрадовался, сунулся в кринку, а в ней компот. Одно слово - люди. Друг о друге заботитесь, а кто позаботится о бедном несчастном коте? Я ведь тоже весь день делом занимался, маковой росинки во рту не было, тем лишь и отхарчился, что голубя у слободы поймал.
– Юродивый Митька в слободу приходил? - в нижнем белье и с лампой в руке Кторов подошел к постели.
– Как родного встретили, - сообщил кот. - Сам атаман его по плечу похлопывал, домашней жареной колбаской угощал, - кот явственно вздохнул. - Бандиты - и те к своим шпионам лучше относятся.
– А ты как?
– Да так, - кот выгнулся, сел, давая Антону улечься, сам прилег ему на грудь и приличия ради поурчал немного. - Залез на дерево, хорошо листвы уже навалом, ну и просидел весь день, людей в банде подсчитывая. Самое паршивое, товарищ Кторов, это на дереве сидеть. Тебя в сон клонит, а ты держись, не вздумай засыпать. Свалишься - и хорошо, если не убьешься, только чего в том хорошего, собак там туча, обратно запрыгнуть не дадут.
– Много их?
– Собак-то, - кот вздохнул. - Хватает!
– Да я про бандитов! - задабривая кота, Антон принялся почесывать его баки, крутую голову.
Кот блаженно всхлипнул.
– Товарищ Кторов! - стонуще сказал он. - Мне ж тебе доложиться надо, оставь ты ласки. Неподходящий для того момент.
Успокоившись, негромко продолжил:
– Людей у него с полсотни, двое незнакомых, сразу видно - нездешние. И обмотки у них шелковые, и гимнастерочки словно только из мастерской. Шикарные хлопчики, да вот говор грубый, двух слов без матерка связать не могут. Слышал я, атаман одного Африкой называл, а другого Медником. Странные имена, товарищ Кторов, на клички похожи.
– Это и есть клички, - сонно объяснил Антон. - Выступать собираются когда?
– На завтрашний вечер, - сказал кот.
– Это хорошо, - Кторов легонько всхрапнул. Кот помолчал.
– Ладно, - продолжил он. - Тачанок у него шесть штук. На четырех - «максимы», на двух - другой конструкции, названия не знаю. Только слышал я, озабочены кумковцы, говорят - патронов у них маловато. А обратно я еле ушел, с километр за мной собаки гнались. Есть у них там злобствующий - с виду беспородный, а слюны да ненависти на четырех овчарок хватит!
Кторов ровно дышал.
Некоторое время Баюн Полосатович прислушивался к дыханию человека.
В окно заглядывала огромная медная луна.
– Вот и помогай таким, - обидчиво сказал кот и завозился, устраиваясь удобнее. - Ладно, Кторов, я в ногах лягу, так ты не лягайся. И не храпи, пожалуйста, я страсть как этого не люблю!
Глава шестая
Утром, когда Кторов заглянул в местную ЧК, Гнатюк сидел в своем кабинете и невесело насвистывал. По кругам под глазами можно было смело сказать, что в эту ночь чекист спать не ложился.
– А я спал, - с удовольствием сказал Антон. - Как сурок в зиму. Сейчас наш котяра должен подойти, доложит, что и как. Слушай, Паша, незаменимое существо этот Баюн. Такому цены нет. Высмотрит, посчитает, подслушает, а главное - доложить по-человечьи может.
– Послушаем, - сказал Гнатюк, закуривая.
По груде окурков в черной объемистой пепельнице можно было судить, как далась чекисту бессонная ночь.
– В ночь пойдут, говоришь? - он коротко кивнул. - Это хорошо. Подготовиться успеем.