После того как Эмар столь блистательно выдержал трудное испытание, его просили продолжать поиски в сопровождении полицейского комиссара и жандарма. Продолжая идти вдоль берега Роны, они вскоре дошли до того места, где преступники, по словам Эмара, сели в лодку, и не замедлили последовать их примеру. Везде, где они сходили на берег, там причаливал и Эмар со своими спутниками; входя в те гостиницы, где они останавливались, он указывал, где именно они спали, из каких стаканов пили и проч., приводя в изумление всех присутствовавших. Приблизившись к лагерю близ села Саблона (на Мозеле), Эмар пришел в сильное волнение, – преступники были, очевидно, неподалеку; но тут им внезапно овладел страх; он бросил свой волшебный прутик и обратился в бегство: «Что, если я найду убийц в армии короля? – думалось ему. – Ведь солдаты не поцеремонятся с обличителем из крестьянского сословья!…» Явившись с повинной в Лионе, он объяснил, почему не довел до конца начатого дела; его успокоили, снабдили рекомендательными письмами и под усиленным конвоем отправили вторично в Саблон. Но увы, на этот раз он опоздал: войска покинули уже лагерь, генерал Катинэ повел их через Альпы. Однако Эмар бросился за ними вслед; дойдя до города Бокэра, он убеждается, что следы убийц разделились, и выбирает то направление, по которому сильнее наклоняется прутик. У городской тюрьмы с ним делается лихорадочный приступ. Нимало не колеблясь, он объявляет, что стены этой тюрьмы скрывают одного из убийц; и действительно, среди 15-ти заключенных прутик указал на горбатого человека, посаженного в острог всего час тому назад за мелкую кражу. Он был немедленно отправлен в Лион, а Эмар с удвоенным рвением принялся отыскивать других сообщников; в Тулоне выяснилось, что они сели на корабль. Приходилось преследовать их по морю, но даже и это не остановило ревностную французскую полицию; судно направляли по указаниям Эмара, и несколько раз высаживались, следуя за беглецами по пятам. Наконец, достигли границы королевства; идти дальше полиция не имела права, и Эмар не решился продолжать путешествия по генуэзской области. По его мнению, если б они не опоздали на сутки в своем преследовании, не миновать бы законного возмездия и товарищам схваченного злодея.
Что же касается последнего, он был признан виновным в убийстве и приговорен к казни (колесованию). Вначале он стоял на том, что никогда даже не был в Лионе, но уличить его было нетрудно: во всех гостиницах, где, по словам Эмара, он останавливался, между Бонэром и Лионом, его узнавали, и, наконец, он должен был признаться, что с ним было двое товарищей. Подтвердив все подробности, касавшиеся их бегства, он старался убедить судей, что оставался простым свидетелем, когда один из товарищей убивал мужа, а другой – жену. Но по заявлению одного современника, против него было так много улик и кроме добытых Эмаром, что не могло быть никакого сомнения в его виновности.
Нельзя умолчать о том, что, когда впоследствии Эмара привезли в Париж для производства научных опытов над ним, он уже в значительной степени утратил свою чудесную способность. Многие объяснили это переменой среды и образа жизни, благодаря которой, говорят, и Орлеанская дева утратила способность к ясновидению. («Ребус». 1890 г., № 45 [67].)
10. Смерть герцога Орлеанского в Париже, виденная в Шотландии.
Г-жа Броутон, знакомая одного из корреспондентов лондонского общества психических – исследований, рассказала следующий случай. Однажды – это было в 1844 году в Эдинбурге – она проснулась ночью и принялась будить своего мужа, говоря, что во Франции случилось что-то ужасное. Муж подумал, что она видела страшный сон, уговаривал ее снова заснуть и просил не мешать ему спать. Она уверяла его, что видела это не во сне. Вот что она видела: во-первых, сломанный экипаж, сбегается толпа народа, бережно поднимают какое-то тело и несут его в соседний дом. Затем видит она тело, лежащее на кровати, и в нем узнает герцога Орлеанского. Мало-помалу у кровати собираются друзья; между ними несколько членов французского королевского дома – король, королева. Все молча со слезами стоят у изголовья умирающего герцога. Какой-то человек (она видела его спину, но не могла узнать его) – это был доктор – нагнулся над герцогом и щупает его пульс, в другой руке он держит часы. Затем все исчезло. Как только наступило утро, г-жа Броутон записала свое видение в памятную книжку.