Осенью 1939 года, после захвата немцами Польши, в руках советских спецслужб оказались полковник Станислав Сосновский, бывший руководитель польской разведки в Берлине, и князь Януш Радзивилл, богатый польский аристократ, имевший немалый политический вес. Оба были доставлены на Лубянку для активной разработки их в качестве агентов советской разведки.
Отец ради спасения своего друга Зубова предложил Берия поместить его в одну камеру с полковником Со-сновским. Зубов бегло говорил на французском, немецком и грузинском. Берия согласился, и Зубова перевели из Лефортова, где его безжалостно избивали по приказу того самого Кобулова, который когда-то, приезжая из Грузии, гостил в его доме. Мучителем Зубова был печально знаменитый Родос, пытавшийся выбивать из своих подследственных признания путем нечеловеческих пыток. Зубову дробили колени. В результате он стал инвалидом, но на самооговор он так и не пошел.
Против перевода Зубова из Лефортова на Лубянку возражал начальник следственной части Сергиенко, хотя отец пытался объяснить ему, что его интерес к Зубову вызван чисто оперативными соображениями и согласован с Берия. В ответ на это Сергиенко, отказавшись переводить Зубова, заявил:
— Я буду лично докладывать об этом случае наркому. Подонок Зубов отказывается признать свою вину, что не выполнил прямого приказа руководства!
«В свою очередь, — пишет в своих воспоминаниях отец, — я доложил Берия, что Сергиенко отказывается выполнять переданное ему распоряжение. Берия тут же взял трубку, вызвал Сергиенко и стал его отчитывать, под конец сказал, что если через пятнадцать минут тот не выполнит его приказание, ему не сносить головы. Сергиенко пытался что-то возразить, но Берия не стал слушать его объяснений.
Берия часто был весьма груб в обращении с высокопоставленными чиновниками, но с рядовыми сотрудниками, как правило, разговаривал вежливо. Позже мне пришлось убедиться, что руководители того времени позволяли себе грубость лишь по отношению к руководящему составу, а с простыми людьми члены Политбюро вели себя подчеркнуто вежливо.
Зубов, находясь с Сосновским в одной камере, содействовал его вербовке. Он убедил его, что сотрудничество с немецкой или польской спецслужбами нс сулит ему никакой перспективы на будущее, поэтому имеет прямой смысл сотрудничать с русской разведкой. В 30-х годах Сосновский, будучи в Берлине польским резидентом, руководил весьма эффективной агентурной сетью. Он выступал под видом польского аристократа, содержал конюшню. Своих агентов, в основном это были привлекательные молодые женщины, он, как правило, внедрял в штаб-квартиру нацистской партии и секретариат министерства иностранных дел. В 1935 году гестапо удалось засветить большую часть его агентуры, а самого Сосновского арестовать за шпионаж. Следователям на Лубянке он показал, что разоблаченных агентов казнили в тюрьме Плет-цензее прямо у него на глазах. Поляки обменяли его на руководителя немецкой общины в Польше, обвиненного в шпионаже в пользу Германии».
В 1937 году военный суд в Варшаве осудил Соснов-ского за растрату выделенных на агентуру средств, и он отбывал срок в Восточной Польше. Двумя годами позже части Красной Армии освободили заключенных из тюрем. Что же касается Сосновского, то из польской тюрьмы его «переселили» в тюрьму НКВД.
От Сосновского советские спецслужбы получили информацию, что двое из его агентов все еще продолжали действовать. Кроме того, он подал идею использовать связи князя Радзивилла и сделать его посредником между нашим руководством и Германом Герингом, одним из заместителей Гитлера. Сосновский пошел на сотрудничество с НКВД, после того как ему представили имеющиеся данные о его агентурной сети в Берлине и когда он понял, что здесь известно все о его прошлом.
О Сосновском мой отец записал следующее:
«Это был человек, который слишком много знал, и было бы просто неразумно позволить ему улизнуть и не заставить работать на нас. Контроль над ним помог нам использовать два его важных источника информации, находившихся в Германии, — они пригодились нам в 1940 году и в первые два года войны».