Я не могу себе простить того, что породила недопонимание в отношениях между вами и д-ром Юнгом и не успокоюсь, пока не смогу их наладить; но я только могу себе представить, какое впечатление я, должно быть, произвела на вас. Теперь, когда я думаю о своих разговорах, они кажутся мне немыслимыми и невыносимыми — вы представляете, как это было, не так ли? Единственное, чего я хотела, так это не быть трусливой, потому, что слово "Feigling" ["трусливый"], которое я так часто слышала в ходе анализа, очень сильно запало мне в душу, и единственное, чего я хотела, это причинить себе вред и приобрести храбрость (тогда я думала, что знаю себя), но теперь я понимаю, как глубоко я заблуждалась.
Все это делает меня безумно несчастной. Во избежание каких-либо недопониманий в будущем, я прочитаю это письмо д-ру Юнгу перед тем, как пошлю его вам.
Премного вам благодарна за все, что вы сделали для меня, за вашу заботу и сочувствие. Это письмо рассказывает очень многое о том, как в 1913 г. юнговская разновидность терапии встала на путь спиритуализации. Анализ ведет к возрождению (Wiedergeburt) — тому самому, которое было обещано пиетизмом восемнадцатого века и древними мистериальными культами. Говоря "я спустилась так глубоко, как никогда прежде", Фанни пользуется метафорой спуска или ката-базиса. Также в согласии с античными мистериальными культами, обещающими посвящаемым лучшую жизнь после смерти, Фанни рассматривает свое лечение у д-ра Юнга как подготовку к новой жизни. Он соглашается продолжать анализ не во имя нее, а во имя его "долга перед человечеством".
Через несколько дней после того как Фанни показала это письмо Юнгу, он дал ей указание написать новое письмо Патнэму и изложить в нем самые последние изменения в ее анализе, а именно: появление у нее всепоглощающего, почти океанического, чувства любви по отношению к нему. Спустя всего лишь месяц после своего возвращения из Америки, она качнулась от чувства подавленности Юнгом в сторону чувства приподнятости, возбужденности и даже переполненности божественной любовью к своему учителю. 23 ноября Фанни написала следующее добавление и послала его в одном конверте с первым письмом:
Д-р Юнг прослушал это письмо и сказал, что, по его мнению, оно полностью правдиво, но ему хочется, чтобы я добавила к нему рассказ о своих новейших переживаниях, поэтому мне придется еще раз испытать ваше терпение — вы уж меня простите.
Вы понимаете, что это письмо было написано во время [ ] я по собственной воле отказывалась от прохождения анализа, ибо мне нужно было разобраться с самой собой. Лишь после дней борьбы и конфликтов я смогла заставить себя осознать, сколь е бесчестная на самом дел: я постоянно выдумывала себе оправдание и пыталась стереть из памяти болезненную правду.
То, что я писала вам и сестре, а также ходила к д-ру Риклину и рассказывала ему о том, что анализируемая им фройляйн Герцель является моей приятельницей (я боялась, что это может принести ей вред), конечно же, помогло мне достичь более глубокого понимания, но независимо от всего этого, меня одолевало чувство, что я не способна любить себя саму так, как, согласно моему разумению, я должна была бы это делать. Я не могла этого понять и была в бедственнейшем состоянии; у меня все время присутст- вовали сильнейшие сопротивления и ненависть по отношению к д-ру Юнгу, что выражалось в фантазиях о том, что я стреляю или бью его ножом, и были моменты, когда я всерьез подумывала о том, чтобы прекратить анализ у него и перейти к д-ру Риклину. Было бы ужасно, если бы я на самом деле так и поступила, но я ведь была в отчаянно^ душевном состоянии и это представлялось мне единственной возможностью. Кузен Джим, это было кошмарно, и лишь благодаря огромнейшему усилию я смогла заставить себя подумать об этом и написать вам. У меня были мрачнейшие мысли и подозрения насчет д-ра Юнга, а как-то раз он меня ни с того, ни с сего жутко испугал, что было для меня чем-то совершенно новым, а еще меня часто одолевали мысли о моих переживаниях в Америке. Я плохо спала, и дважды за этот период я так пронзительно вопила во время сна, что даже будила мисс Бейкер [Сара Б.], находившуюся в соседней комнате и за закрытой дверью.
Затем наступил вечер последней среды, а в пятницу я должна была вновь увидеться с д-ром Юнгом. Я отчаянно пыталась создать порядок из хаоса и смутно чувствовала, что помимо признания в своей бесчестности мне следует принести и иную жертву, куда большую, чем те, которые мне доводилось приносить прежде, и что только после этого я смогу себя полюбить. Но я никак не могла разобраться, чем именно я должна пожертвовать, и насчет этого у меня были самые разнообразные экстремистские идеи, причем некоторые из них были совершенно фанатическими.