Подобно тому как в свое время спиритизм снабдил Юнга определенными гипотезами относительно альтернативной или трансцендентной реальности и методов для осуществления с ней контактов, точно так же и психоаналитическое движение предоставило ему модель социализации, которую он принял после того, как в 1913 г. основал свое собственное движение. По своей природе оно тоже было явно религиозным[121], но прежде чем просто завести речь о юнговских попытках сакрализировать психоанализ, мы должны задаться вопросом: Помимо Юнга, были ли во фрейдовском харизматическом движении иные значительные фигуры, которые сознательно сочувствовали его религиозной или культовой природе? Если психоанализ не является наукой в современном смысле слова, не являлся ли он и не является ли ныне религией?
Эти интригующие вопросы долгое время дебатировались, а особенно активно (и выразительно) — в книге Филиппа Райфа "Триумф терапии" (1966) и в появившемся в 1995 г. замечательном исследовании Ричарда Уэбстера с провокационным названием "Почему Фрейд был не прав"[122]. Из них двоих именно Уэбстер подходит к этому сложному вопросу без околичностей и приходит к ряду неожиданных заключений. Он проштудировал автобиографии первых психоаналитиков и обнаружил там наличие религиозных метафор, использовавшихся для описания того пыла, который испытывали эти люди благодаря своему участию во фрейдовском движении. Учитывая тот факт, что фрейдовский венский кружок практически полностью состоял из врачей еврейской национальности, которые либо ассимилировались, либо были агностиками или атеистами, вполне понятным и не таким уж удивительным оказывается факт использования ими христианских метафор, позаимствованных у доминирующего населения Австро-Венгрии. Макс Граф, который, подобно многим другим, был изгнан из движения как "еретик" (это слово Фрейд применил в 1924 г. по отношению к Адлеру и Юнгу)[123], показал как сильно те психологические вечера по средам напоминали сходку сектантов:
Собрания проходили согласно определенному ритуалу. Сперва, одному из членов общества надлежало представить статью.... После пятнадцатиминутного общения начиналось обсуждение. Последнее и решающее слово всегда произносил сам Фрейд. В той комнате царила атмосфера создания религии. Фрейд был ее пророком, показавшим несостоятельность господствовавших дотоле методов психологического исследования. Его ученики — все как один вдохновленные и преданные — были его апостолами... Однако после начального романтического периода, сопровождавшегося безусловной верой со стороны первой группы апостолов, настало время основания церкви. Фрейд взялся за это дело с огромной энергией. Он был серьезен и строго спрашивал со своих учеников; он не допускал никаких отклонений от своих ортодоксальных учений[124].
Согласно Уэбстеру, Фрейд вполне сознательно был "мессианской" фигурой и относился к психоанализу как к "мессианскому культу" или как к "преимущественно религии", которую "нужно принимать как таковую"[125]. Он считает, что силой, державшей этих людей вместе, был тот простой факт, что Фрейд и другие аналитики из числа высших чинов этой социальной иерархии знали слишком много личных, сексуальных, а порой и откровенно грязных подробностей из частной жизни других. Последние отнюдь не безосновательно страшились "отлучения" от движения, поскольку это могло привести к публичному разглашению подобной информации. Во фрейдистких кругах было хорошо известно о том, что некоторые аналитики поддерживали сексуальные отношения со своими пациентками и такого рода "конфиденциальная" информация в качестве слухов постоянно появляется в письмах Фрейда, Юнга, Эрнста Джонса, Шандора Ференци, Карла Абрахама и других представителей узкого круга адептов. История психоаналитического движения омрачена рядом самоубийств и, вероятно, эта удушливая атмосфера тотального шантажа сыграла в них свою роль.
122
Philip Rieff, The Triumph of the Theraupeutic: Uses of Faith after Freud (New York: Harper and Row, 1966); Richard Webster, Why Freud Was Wrong: Sin, Science and Psychoanalysis (New York: Basic Books, 1995).