За неделю до возвращения Брайана в США мы с ним арендовали автомобиль и уехали на день из Оксфорда. Мы фотографировали друг друга на фоне дворца Бленхейма. Брайан уверял меня, что однажды он вернется и купит это место. Мы обедали в дубовой чайной. Брайан купил для своей мамы модель домика из тростника. Она обожает английские штучки, сказал он, а позднее обнаружил, что домик сделан из фарфора и в Китае. Мы ураганом пронеслись по деревушкам Котсволда. Ураганом, который можно себе позволить в «рено» Клио, застрявшем между комбайном и отарой овец.
А день мы завершили на Роллрайтстоунз. Билл, Мэри и я обнаружили этот малоизвестный круг из камней еще на первом курсе. Мэри увидела на карте точку, помеченную кружком, и решила, что нам нужно как-нибудь в воскресенье устроить там духовный пикник. Мы взяли бутерброды с ореховым маслом и бананами и выехали из колледжа на разбитом «миникупере» Билла. Мэри была штурманом, и поэтому мы сразу же заблудились. Билл сказал, что это не важно, потому что он может ориентироваться по линиям местных лугов.
— Я чувствую камни, — уверял он нас. — Я просто доверюсь своему инстинкту, и мы будем там вовремя.
Кончилось тем, что мы проехали двадцать миль в абсолютно противоположном направлении.
Когда мы с Брайаном отправились туда вдвоем, мы приехали в Роллрайтстоунз, когда солнце уже начинало садиться. Сначала мы почтительно обошли их (что-то было в нас туристское в тот день), а я рассказывала ему легенду о камнях, которые невозможно сосчитать. Мы трижды пересчитали, и трижды у нас получались разные результаты. Я рассказала о том, как мы ездили в Роллрайтстоунз с Биллом и Мэри. Когда мы нашли это место, началась гроза. Мы восприняли это как небесное знамение и вымокли до нитки, вместо того чтобы остаться сидеть в машине.
— Я чувствую, как дух камней смывает с меня все дурное, — сказала тогда Мэри.
Когда мы возвращались в Оксфорд, мы были мокрыми до трусов, и японские туристы фотографировали нас из своего автобуса.
— Похоже, это была интересная поездка, — сказал он.
Я не могла сказать, что мне с ним вдвоем здесь интереснее. Мы еще раз попытались пересчитать камни. Потом выбрали камень поудобнее и сели на него, чтобы посмотреть на солнце, садящееся за холмы. Брайан взял мою руку, поднес к губам и поцеловал.
— Мне всегда интересно с тобой, — пробормотал он.
Я чуть не разревелась. Закат неожиданно стал означать для меня гораздо больше, чем просто конец одного июльского дня.
— Я люблю тебя, — сказала я. Это было единственное, что я смогла произнести.
— Я знаю, — ответил Брайан. Он не сказал, что тоже любит меня, но я приняла его ответ как «тоже» и крепко сжала его руку. — Но ты знаешь, как сложно нам будет сохранить любовь, когда я вернусь в Штаты, — продолжил он. — А мне надо вернуться.
Мы помолчали.
— Но ты ведь еще можешь передумать и поискать работу в Лондоне? — попыталась возразить я. — В Лондоне тоже есть крупные банки. Наверняка у банка, в котором ты собираешься работать, есть здесь какой-нибудь филиал. Они же могут оформить перевод? И сэкономили бы на билете в Америку.
— Лондон — это не Нью-Йорк, Лиз. Там моя семья. Ты же знаешь, как я люблю свою семью. Ты же знаешь, как я здесь по ней скучаю.
— Я тоже люблю свою семью, но я бы пулей полетела в Нью-Йорк. Если бы кто-нибудь мне предложил, — намекнула я.
— Мы должны получить свои дипломы, — сказал он, явно опуская вариант приглашения.
— Ты думаешь, — спросила тогда я, — что если бы мы встретились, закончив университеты, и нам было бы, скажем, двадцать пять или тридцать, а не двадцать один, как сейчас… Думаешь, у нас все могло бы быть хорошо?
— У нас и так все было хорошо, — твердо сказал он. — Я до конца жизни запомню этот особенный год с тобой. — Его пальцы сжали мою руку.
Я попыталась улыбнуться, но у меня в глазах щипало от сдерживаемых слез. Жизнь казалось такой несправедливой, но вместе с тем и удивительно романтичной. Нас разлучали силы, которые были сильнее нас. Мы молча сидели, пока не скрылось солнце, потом, не размыкая рук, встали и молча пошли к машине.
Когда мы легли в постель, я чувствовала себя, как шекспировская Джульетта, которая может пробыть с Ромео только до рассвета и знает, что ее любовь, зажатая в короткий промежуток ночи, — на всю жизнь. У нас с Брайаном до последнего «прощай» оставалась еще неделя, но тот закат был началом финального акта.