— Я дошла до конца следа! — объясняет Изобэль, не сводя пристального взгляда с Эммы. И хотя голос у нее измученный, в нем слышатся нотки гордости. Я знаю, что она беспощадно оценивает женщину, стоящую перед ней, задаваясь вопросом: что такого смогла предложить Гаю Эмма, чего не могла предоставить она? Я хочу объяснить ей, что ошибочно пытаться сравнивать жену, с которой живешь уже десять лет, с любовницей, отношения с которой длятся не более года, но понимаю, что это приведет к бессмысленному спору, полностью перевесив чашу весов в пользу новой подруги. Тот факт, что тело у Изобэль, возможно, лучше, чем у Эммы, которая, как я думаю, никогда в своей жизни даже близко не подходила к гимнастическому залу, не имеет значения. На стороне Эммы новизна. Время настраивает людей более критично по отношению друг к другу, они теряют свою загадочность, жены становятся сварливыми, мужья — угрюмыми.
— Это все равно, что сравнивать собор Святого Павла с Огурцом[112], — говорю я. — Один — старый и хорошо знакомый, другой — новый и неизведанный. Вопрос в том, который из двух выдержит испытание временем?
— Извини, я не расслышала тебя, Люси, — произносит Эмма.
— Ты знала все это время? — спрашивает Изобэль, поворачиваясь ко мне. Ее подбитый глаз поблек, замечаю я, и она одета соответственно событию. Ее сандалии от Роже Вивье дают ей преимущество в росте, и она возвышается над всеми нами, а платье на ней более уместно на ежегодном торжестве в галерее «Серпентайн». Однако все это, конечно, не имеет значения. Хотя я понимаю, что поддержание стандартов на высоком уровне имеет для нее огромное психологическое значение. Она определенно стала бы правомочным представителем школы разведенных жен Джерри Холл, думаю я про себя.
— Мне действительно очень жаль, Изобэль, — бормочу я. — Я хотела рассказать тебе, но думала, что Эмма закончит эти отношения прежде, чем ты все выяснишь. Я была поставлена в ужасно неудобную ситуацию.
— Я понимаю твою дилемму, Люси. Но все же тебе следовало решиться, ведь я имела право знать об этом. — Она поднимает кожаный кейс и держит его обеими руками перед собой.
Я пытаюсь представить, что может быть там, внутри. На какое-то мгновение я спрашиваю себя, не вздумала ли она застрелить Гая. Однако с ее месячным денежным пособием она могла бы нанять кого-нибудь, пытаюсь я рассуждать логически.
— Однако ты оказала мне услугу, потому что четыре недели назад я не раскрыла бы степень его обмана и, вероятно, даже рассматривала бы возможность примирения, — говорит она. — Я, возможно, не поняла бы, что он неисправимый лжец.
Она открывает кейс, достает какие-то бумаги и фотографии и начинает листать их. Некоторые мне знакомы, другие оказываются сюрпризом. Она знает, что Эмма живет в их квартире в Клеркенвелле. Она знает, что он заразился вшами непосредственно от моих детей. Она знает, что его секретарша замешана в обмане. Она даже знает, что Эмма и я вламывались в их дом. Она смотрит на меня, когда говорит это, а я смотрю на свои ноги, как напроказивший ребенок.
— Извини, я ужасно раскаиваюсь. Я думала, если Эмма удалит сообщение, возможно, я смогу изменить ход истории.
Другие открытия оказались сюрпризом. Эмма встречалась с его двумя младшими детьми. Она провела уик-энд в отеле рядом с их пристанищем в Дорсете, так чтобы Гай мог навешать ее, когда якобы уходил на пробежку. У Изобэль даже была информация еще об одной женщине, с которой он спал пару раз в течение прошлого года.
— Она для меня ничего не значит, Эмма, — вставляет фразу Гай, дабы по мере возможности сбить пафос и заставить ее изменить позицию.
— Слишком поздно, Гай, — говорит Эмма. — Когда я пришла той ночью к тебе домой, я поняла, что ты никогда не имел намерения оставить свою жену.
— Как ты можешь извиняться перед ней, когда женат на мне более десяти лет? — шепотом кричит Изобэль. Тихие слезы льются по ее щекам, и тщательно подведенные глаза начинают размазываться. Я предлагаю ей грязный бумажный носовой платок, который нахожу в своем кармане, и подхожу к ней, чтобы обнять, но она отталкивает мою руку.
— Мне так жаль! — продолжает Эмма. — Я не думала, что все так обернется.
— А как ты хотела, чтобы обернулось? — резко спрашивает Изобэль, медленно подступая к Эмме. — Действия имеют последствия.
— Думаю, я просто наслаждалась моментом, — объясняет Эмма, пятясь к прикроватному столику. — Я думала, что влюблена. Гай должен нести ответственность за свои поступки, а не я.