— Как долго мы уже знаем друг друга? — спрашиваю я.
— Двенадцать лет, — отвечает он, — и три месяца.
— А на каком этапе наших отношений мы оба начали надевать в постели пижамы?
Он тщательно обдумывает вопрос.
— Думаю, это произошло зимой 1998-го, когда мы жили на западе Лондона и, проснувшись однажды утром, увидели, что окно изнутри покрылось льдом. Ты тогда надела мою пижаму.
Он был прав, в первое время я исповедовала интимный и естественный принцип совместного использования вещей, который, как мне казалось, отражал глубину и широту наших отношений. Но спустя год нашей совместной жизни он усадил меня за кухонный стол и объявил мне, что не согласен, чтобы я и далее пользовалась его зубной щеткой.
— Ты знаешь, сколько у нас во рту микробов? Любой уважающий себя дантист скажет тебе, что у тебя во рту их больше, чем в заднице. Слюна передает все виды заболеваний!
— Я в это не верю, — возразила я, не зная, что еще сказать.
— Гепатит и СПИД передаются орально, — утверждал мой супруг.
— Но в любом случае ты их схватишь, потому что мы занимаемся сексом, — попыталась я призвать на помощь логику.
— Нет, если использовать презервативы. Если ты облизываешь свои контактные линзы, перед тем как вставить их в глаза, то можешь с таким же успехом обтереть их сначала о свою задницу.
Было ясно, что эта содержательная беседа вызревала в течение продолжительного времени. Я с ним согласилась, и подобных проблем больше не возникало. Хотя я по-прежнему пользовалась его зубной щеткой и облизывала свои контактные линзы, но никогда не делала этого в его присутствии, тем не менее, иногда вечером он проводил пальцами по щетинкам и подозрительно взирал на меня, видимо, задаваясь вопросом, почему они влажные.
— О чем ты думал под водой? — спрашиваю я его с искренним любопытством.
— Подсчитывал, сколько времени мы сэкономим, если будем насыпать в тарелки рисовые хлопья накануне вечером. Может быть, около четырех минут… — И вода снова сомкнулась над его головой.
Однако через секунду всплыла, и он сообщил — в качестве извинения за свою недавнюю вспышку, — что отвезет Фреда в его новый детский сад.
— Я действительно с удовольствием это сделаю, — добавляет он. — Кроме того, ты можешь не найти дороги.
И я рада, ибо знаю: хоть я и должна испытывать облегчение оттого, что Фред начинает ходить в детский сад и впервые за восемь лет у меня появится время для себя, сегодняшний день я проведу в слезах — мне жаль Фреда.
Так и есть. Спустя полчаса я обнаруживаю себя понуро бредущей по тротуару вместе с Сэмом в школу. Я обнимаю его за плечи и надеюсь, со стороны это выглядит естественной материнской лаской.
— Мы опаздываем? — спрашивает Сэм, уже зная ответ, потому что как раз в тот момент, когда мы собирались выйти за дверь, Джо, пробегая мимо кухонного стола, опрокинул пакет молока и облил себя и меня. Десять минут промедления. Несмотря на спланированную подготовку, заранее упакованные школьные завтраки, одежду, аккуратно сложенную на стульях, обувь, выстроенную парами у входной двери, завтрак, уже стоящий на столе, зубные щетки, с вечера положенные по обеим сторонам раковины, невозможно предотвратить внезапные осложнения. Чтобы прийти в школу вовремя, все действия должны быть отрегулированы так же точно, как управление воздушным движением в Хитроу: любое незначительное отклонение может привести к сбою всю систему.
— Ничего страшного, — говорю я.
Меня чрезвычайно озадачивает одно обстоятельство: я легко составляла блок главных событий для программы «Вечерние новости»[3] менее чем за час, но совершенно не в состоянии справиться с проблемой утренних сборов своих детей в школу.
Кажется невероятным, что я могу обеспечить приезд членов кабинета министров поздно вечером в студию, чтобы они были «поджаренными» Джереми Пакеманом[4]. Но не могу уговорить своего младшего сына не стаскивать с себя одежду.
— Бог больше, чем карандаш? — спрашивает Джо. Для своих пяти лет он задает слишком много вопросов. — Если не больше, то его ведь могут съесть собаки?
— Только не те, которые ходят по этим улицам, — ободряюще заверяю я. — Эти собаки очень воспитанные.
И это правда. Мы тащимся по территории с самым высоким налогообложением на северо-западе Лондона. Здесь нет стриженных «под зубило» мальчиков с бледными одутловатыми лицами, выгуливающих питбулей. Нет контор «Уильям Хилл»[5]. Нет рулетов из индейки[6]. Нет подростковой беременности. Здесь в ходу званые обеды.