В Зеленую комнату я вошла в состоянии, которое трудно определить словами. Задним числом я понимаю, что это была смесь отчаяния и эйфории. Мой соперник подошел ко мне, и мы возобновили беседу, оборванную на полуслове менее часа назад. Он сказал, что утром летит на неделю в Косово.
— Знаю, что живу я далековато, но не поехать ли нам ко мне? — с ходу предложил он, едва я открыла рот, чтобы что-то сказать. Вот так просто! Без всяких там предисловий. Жил он действительно на отшибе, так что вторая моя за этот вечер поездка на такси была заполнена продолжительными поцелуями и объятиями. Водитель наблюдал за нами в зеркало. Приехав, мы тайком прокрались в дом, чтобы мое появление осталось незамеченным для соседей. У него была подружка, на которой он впоследствии женился, но в то время они вроде жили порознь.
В одну эту ночь мы вложили всю страсть многих месяцев неуемного флирта и сознание того, что это никогда больше не повторится. У него вырвалось, что он любит меня. На что я ответила, что на самом деле он любит всех женщин, меня же забудет, едва лишь познакомится со своей переводчицей-косоваркой. Он взглянул на меня: о том, что сообщил мне о поездке, он уже забыл. Я решила, что это как раз подходящий момент, чтобы вызвать такси и уехать домой.
Когда я вернулась, наконец, в нашу квартиру, Том был в постели и делал вид, что спит. Его рубашка лежала аккуратно сложенной на стуле; я наклонилась и понюхала воротничок: мои ноздри втянули слабый запах «Опиума» — обонятельный фон почти всех любовных отношений в девяностых. Том преувеличенно радостно приветствовал меня, и все кончилось тем, что у нас был секс. Ни один из нас не спросил другого, где был. Следующие три недели я промаялась в тревоге: вдруг я забеременела, а отцом ребенка может быть вовсе не Том? Я дала себе слово никогда больше не попадать в подобные ситуации; в отличие от Эммы, которая частенько попадала в разные запутанные любовные ситуации многоугольника самых сложных конфигураций — от трех до шести углов — я бы в них не вписалась. «Моногамия — это больше по мне», — решила я.
На следующий день, порывшись в карманах Тома, я нашла номер телефона, нацарапанный на каком-то кусочке бумаги полудетским почерком. Код номера был тот же, что и у Эммы. Я позвонила ей и объяснила ситуацию. Она назвала мне имя. Джоанна Сондерс. По слонам Эммы, она работала у них в торговом отделе. И тут я поняла: оказывается, довольно легко преисполниться ненависти даже к тому, с кем ты никогда не встречался.
Эмма, на карьерной лестнице стоявшая гораздо выше Джоанны Сондерс, организовала для нее встречу со мной — за ленчем, сказав, что я оптовый торговец и могу быть им полезна. Мы встретились в пабе.
Я пришла с приклеенной улыбкой — ее я старательно репетировала по дороге, глядя в зеркальце; войдя, я села напротив нее за маленький круглый стол. Не успели мы поздороваться, на меня пахнуло знакомым ароматом духов. Это отозвалось во мне болью. Я сразу перешла к делу, ибо необходимость светской беседы в таких случаях невелика.
— Я невеста Тома, — сказала я.
Мне еще не приходилось видеть, чтобы кто-то выглядел до такой степени изумленным. Ее лицо как бы раскололось на множество фрагментов, и каждый отражал какую-то свою эмоцию. Хоть это заняло несколько мгновений, я почти всерьез испугалась, сможет ли она вновь обрести прежнюю форму.
— Отпираться не стоит, я вас видела. Лучше скажите мне, что происходит. Я не собираюсь устраивать сцену, здесь много моих знакомых. — Я махнула рукой туда, где, как я знала, сидит Эмма.
Джоанна сказала, что познакомились они на вечеринке. На вечеринке у Эммы.
— Извините, но этого недостаточно, — сказала я.
— Это был первый раз, когда мы встретились, — продолжила Джоанна Сондерс.
Я заметила, что любуюсь ее кожей — гладкой и по-английски бледной, в ее пухлых губах была зажата соломинка — она потягивала диетическую колу. Ее прическа имела вид взлохмаченной короткой стрижки, и она постоянно убирала с лица непослушные пряди. На ней было зеленое пальто с розовой шелковой отделкой, и мне стоило немалого труда, чтобы не спросить, где она его покупала.