– А ты встречалась?
Я в ответ закатила глаза:
– Нет!
– И долго он продержал тебя на крупе?
Я пожала плечами:
– Около часа, наверное.
Она перевела взгляд на мои колени и замерла с метлой в руках. Они распухли от сотен мелких красных рубцов, кровоподтеков размером с булавочную головку, которым предстояло превратиться в синюшные крапины по всей коже.
– Да ты глянь только, дитя! Глянь, что он с тобой сделал! – ахнула она.
За мою жизнь колени подвергались этой пытке столько раз, что я перестала считать ее чем-то необыкновенным; с ней просто приходилось время от времени мириться, как с обычной простудой. Но выражение лица Розалин внезапно разорвало эту привычность в клочки.
Этим я и занималась – разглядывала свои колени, – когда сквозь кухонную дверь, топая, прошел Ти-Рэй.
– Ну-ну, посмотрите-ка, кто тут у нас решил встать с постели! – Он выхватил из моих рук бутерброд и швырнул его в миску Снаут. – Не затруднит ли тебя отправиться в персиковую палатку и немножко поработать? Ты пока еще не королева дня, знаешь ли!
Каким бы невероятным это ни казалось, но вплоть до того момента я думала, что Ти-Рэй, возможно, все-таки меня любит. И бережно хранила в памяти случай, когда я, маленькая, пела в церкви гимны, перевернув псалтирь вверх ногами, а он улыбался мне.
Теперь же я внимательно вгляделась в его лицо. В нем не было ничего, кроме презрения и гнева.
– Пока ты живешь под моим кровом, будешь делать то, что я скажу! – рявкнул он.
Тогда я найду себе другой кров, подумала я.
– Ты меня поняла?
– Да, сэр, поняла, – сказала я.
И действительно, я его поняла. Я поняла, что новый кров сотворит для меня чудеса.
Ближе к вечеру я поймала еще двух пчел. Лежа на животе поперек кровати, я наблюдала, как они летали в банке, круг за кругом, не находя выхода.
Розалин просунула голову в дверь:
– У тебя все в порядке?
– Ага, все нормально.
– Я ухожу. Скажи папе, что завтра не приду, собираюсь в город.
– Ты идешь в город? Возьми меня с собой, – попросила я.
– Это еще зачем?
– Пожалуйста, Розалин!
– Тебе придется всю дорогу идти пешком.
– Не страшно.
– Да там почти ничего и открыто-то не будет, разве что ларьки с петардами да продуктовый магазин.
– Мне все равно! Я просто хочу в свой день рождения вырваться куда-нибудь из дома.
Розалин всмотрелась в меня, словно осев всем телом на тучные ноги.
– Ладно, только у папы отпросись. Я зайду за тобой спозаранок.
И отошла от двери. Я окликнула ее:
– А зачем тебе в город?
Она около секунды стояла спиной ко мне, не двигаясь. Когда же повернулась, лицо ее было мягким и изменившимся, словно передо мной была какая-то другая Розалин. Рука ее нырнула в карман, пальцы зашарили, что-то нащупывая. Она вынула сложенный листок, выдранный из блокнота, подошла и села рядом со мной на кровать. Я потирала колени, пока она разглаживала бумагу.
Ее имя – Розалин Дейз – было выведено на листке как минимум двадцать пять раз крупным, старательным почерком, как на самостоятельной работе, которую дети сдают в первом классе.
– Это листок, на котором я тренировалась, – пояснила она. – Четвертого июля в церкви цветных проводят встречу для избирателей. Я собираюсь зарегистрироваться, чтобы голосовать.
В животе у меня неприятно екнуло. Вчера вечером по телевизору сообщили, что какого-то мужчину в Миссисипи убили за то, что он зарегистрировался как избиратель, и я собственными ушами слышала, как мистер Басси, один из священников, говорил Ти-Рэю: «Да не волнуйся ты так, их заставят писать свои имена идеальным почерком и не выдадут удостоверения, если они забудут хоть одну черточку или петельку».
Я изучила черточки и петельки в имени Розалин.
– А Ти-Рэй знает, что ты задумала?
– Ти-Рэй! – фыркнула она. – Ти-Рэй вообще ничего не знает.
Он прибрел домой на закате, весь потный после работы. Я встретила его у кухонной двери, сложив руки на груди поверх блузки.
– Я тут подумала, схожу-ка я завтра в город с Розалин. Нужно купить гигиенические принадлежности.
На это он ничего не сказал. Больше всего на свете Ти-Рэй ненавидел женское половое созревание.
Тем вечером мой взгляд упал на банку с пчелами, стоявшую на тумбочке. Бедняжки, сгрудившиеся на дне, едва шевелились, явно жаждая улететь. Тогда мне вспомнилось, как они вылезали из щелей в стенах моей комнаты и кружили просто ради чистой радости полета. Еще мне вспомнилось, что моя мать прокладывала дорожки из крошек от печенья и маршмеллоу, чтобы выманивать тараканов из дома, вместо того чтобы давить их ногами. Сомнительно, что она одобрила бы содержание пчел в банке. Я отвинтила крышку и отложила ее в сторону.