— Тридцать сантиметров, помнишь?
— Что?
— Отодвинься от меня, вот что!
Нолан немного отодвинулся, смутился. Я тоже смутилась. Отлично, я стала совсем, как мой отец. Когда злая, срываюсь на других. Отлично!
— Ты поняла, что я сказал? — спросил Нолан серьезно.
— Да, кто-то крадет чужие жизненные силы. Все ясно. Крадет и не возвращает.
Я вспомнила подслушанный в Академии разговор. Аполона говорила, что заболели студенты. Никаких подробностей, только то, что это надо скрывать от других. Теперь понятно, что за болезнь.
— Ты думаешь, это кто-то из темных магов? — спросила я.
— Нет, это светлый.
Понятно, Нолан подозревает студентов и преподавателей Академии Света.
— Только как светлый маг смог бы украсть чужую магию? — спросила я.
— Пока не знаю, возможно, у него есть какой-то прибор. Возможно, дело в зельях.
Я задумалась, закусила губу. Нет-нет, нельзя грызть губы, сотрется помада.
— На что способны зелья? — спросил Нолан.
— На многое.
Я поняла, что это долгий разговор. И, что… И что это мой шанс проучить профессора. Поставила перед ним несколько склянок. Достала бутылки с разноцветными жидкостями.
— Зельеварение работает на эмоциях, чувствах, — начала я, — по сути зельевар меняет установки в голове у другого человека.
— Как гипноз?
— Только сложнее и эффектнее.
Нолан кивнул. Я продолжила.
— Я, как черный маг, забираю у человека не жизненную энергию, а какую-то эмоцию, какое-то чувство, и потом либо усиливаю его, либо, наоборот, ослабляю.
— Вчера ты улучшила парнишке память, как?
— Не совсем память, — ответила я, — просто взяла его тревожность и эмоциональность и ослабила их, так у него автоматически улучшились внимательность и память.
— Долго длится эффект?
— Пока зелья не выйдут из крови. Сутки, иногда дольше.
Нолан кивнул.
— А что насчет возможности поглощать магию? — спросил он, — реально ли создать такое зелье?
— Как знать.
Нолан стал серьезным. Более серьезным, чем был когда-либо. Серьезнее, чем профессор Парис сегодня. Мысли вернулись к профессору и к сегодняшним унижениям.
— Давай я покажу, — сказала я, наигранно улыбаясь, — покажу, как делаю зелья, чтобы ты лучше понимал.
— Ну ладно.
Покажу так покажу. Настроение потихоньку улучшалось.
— Вот так я залезаю тебе в голову и беру эмоции, — я дотронулась его лба, — я вижу, что ты обеспокоен, вижу, что пытаешься сдерживаться…
Вижу, что хранишь секреты, много секретов и вижу желание. Проклятье! Я же на самом деле ему понравилась. Я захватила кусочек эмоций Нолана, налила в колбу зеленую жидкость, закинула эмоции туда.
— Здесь твои эмоции, я их схватила и задержала.
— Но я все еще обеспокоен, — заметил Нолан.
— Не точно выразилась, я сделала слепок твоих эмоций, и задержала копию.
— А если из этой склянки выпьет кто-то другой? Что произойдет?
— Ничего. В этом особенность зелий. У каждого человека свои эмоции, неповторимые… поэтому каждое зелье уникально. Нельзя наделать сто тысяч флаконов на продажу.
Нолан внимательно смотрел на склянку, в которой бурлило нечто зеленое.
— Теперь можно, например, добавить белый дым, — продолжила я, — и заглушить определенные чувства и эмоции.
— То есть ты можешь лишить меня беспокойства?
— Могу.
— Ты можешь лишить человека страха?
— Могу.
— Ладно, — выдохнул Нолан, — а зачем нужны другие жидкости.
— Красный дым, напротив, усилит эмоции. Желтая вязкая жидкость нужна для… — я хитро улыбнулась, но говорить не стала, просто налила в склянку.
Хорошая идея, это станет для него сюрпризом.
— Еще есть порошки, они вспомогательные, — сказала я, — все ингредиенты выполняют свою функцию, и в итоге получается полноценное зелье, — протянула Нолану, — пей.
Он посмотрел. Цвет у жидкости стал светло-зеленым. Приятный цвет, хороший, должен вызывать доверие. Хотя… какое доверие? Это же зелье, а, по мнению Нолана, мы знакомы второй день.
— На вкус, как лимонная водичка, — заверила я.
— Ты так и не сказала, что делает вязкая желтая жидкость, — вспомнил Нолан.
— Что бы это ни было, через сутки ты вернешься к первоначальному состоянию, — я улыбнулась, — или боишься?
Нолан не боялся. Он залпом выпил мое зелье. Застыл. Прислушался к себе, пытаясь понять свой организм.
— Ничего не изменилось, — наконец сказал Нолан.