Это крайнее освобождение от чар.
Тот, кто не капитулирует, может рассчитывать лишь на оскорбления. Но альтернатива ему — только политическое перевоспитание. Правильная душа в правильном теле, в правильном языке.
Мне больше нравилась жизнь неустроенная, независимая, сложная, незаметная. Я избегал должностей, бесплатных приглашений на концерт, в театр, в оперу, в кино, я избегал важных постов, почестей, чтобы избежать пожирающих время обязательств, которые они за собой влекут; обязательств, в которые они облекают выходные дни и вечера, согласно великому принципу римского права do ut des, священному принципу «услуга за услугу». Малейший знак отличия вводит вас в иерархию и устанавливает над вами надзор общества — или, во всяком случае, вызывает у вас такое ощущение. Если вы пользуетесь известностью, вся ваша жизнь привязана к зеркалу, вы оказываетесь в пугающем плену у себя самого. Понемногу все творческие силы начинают работать на образ, который следует поддерживать. И разумеется, от публичных выступлений у меня пересыхает в горле, так что меня еле слышно: публика — это вымысел, с его помощью общество достигает нормальности и замыкается в рамках образца, которое оно само для себя создало, а потом этот образец мало-помалу начинает на него давить.
Нет живой жизни, кроме личной; нет наготы, кроме как в отказе от образа; нет желания, кроме основанного на ежеминутном взаимном согласии, обновляемом на заре или в сумерках и свободного от постороннего взгляда и от своего собственного и даже от мысли о своем взгляде. Более того, нет личной жизни, которая не отсекала бы от себя в какой-то мере всех языков, общенародных, устных языков, межчеловеческих.
Нет другой власти, другого достоинства, другой роскоши, кроме достигнутой вами непредсказуемости, потому что непредсказуемость подрывает вашу зависимость от других, которая носится в воздухе, разбрасывая вокруг свои ветви, лианы, семена.
Гордость в нас — от хищника: самоутверждение толкает на прыжок, не подвластный ни прогнозам, ни силе тяготения, ни месту. Семейство кошачьих сведет с ума кого угодно. Никогда не знаешь, где они. Захватив сад и дом над рекой, черный котенок с белым пятнышком на лбу, повелитель Ионны, отдыхал на покрытом лиловым бархатом табурете перед роялем, и вот он уже крадется по карнизу, лезет по водосточному желобу и наконец исчезает на шиферной крыше. Чувствую что-то теплое. Наклоняюсь: он тычется лбом мне в щиколотку. Как он это делает? Молча.
Любовь — это больше чем обмен, чем обоюдная привязанность, чем взаимовлияние, чем психологическая связь. Она берет свое начало в том, что предшествует всякой речи, в коротком замыкании, завороженности, зле, из которого она вырывается. Любовь — это путешествие, которое разлучает с родней и привязывает к другому, привязывает по-другому, — она не просто поглощает, она завораживает.
Как бы то ни было, в прошлом у нас Египет.
«Рабами были мы» на иврите звучит как Avadim Ainou. Этими словами — «Avadim Ainou» — начинается Пасха. Это ответ ребенку, задающему вопросы о тьме.
Avadim Ainou.
Айны говорили: «Полная тишина, которую соблюдают, чтобы ловить рыбу, — это песня. Это песня рыб. Так охотники подманивают их к лодкам и ловят в сети, потому что поют им песню тишины».
Свойственный любви прилив сил происходит скорее от тревоги пополам с восхищением (завораживающей и освобождающей от чар, говорящей и лишающей дара речи), которую она несет с собой, чем от недолгих вспышек телесного удовольствия. Любовь — это иллюзия, она чарует женщин и мужчин не столько жаждой удовольствий, сколько elation[81] изумлением, взлетом, парением.
Я упомянул краткое затишье, мертвый интервал перед концом войны, когда все неустойчиво, когда даже жестокость теряет ориентиры.
Наивысший взлет напряжения и полное его падение словно соприкасаются, смыкаются.
От едва заметного торможения лифта перед остановкой на нужном этаже сердце вздрагивает.
Сначала сердце в груди вздрагивает без причины, когда кабина лифта просто остановилась.
Затем открывание двери на освещенную площадку: уже не преждевременное, не опережающее, но всегда слегка запаздывающее, тревожащее и бесшумное.
Глава двадцать четвертая