Это вовсе не означает, что женщины, которые установили контакт с ребёнком позже, будут плохими матерями. Материнские чувства слишком сложны и индивидуальны, чтобы сводиться только к биологическим реакциям. Тысячи интимных моментов, которые объединяют мать и ребёнка на протяжении всей жизни, также имеют большое значение. Я просто хочу сказать, что ранняя привязанность даёт женщине важное преимущество. И, как я уже говорил, любое преимущество жизненно важно из-за общей модели поведения или отношения, которое оно помогает сформировать. Команда доктора Кеннелла, например, заметила, что даже такие простые задачи, как смена подгузников и кормление, даются женщинам без установленной связи с ребёнком с большим трудом.
Прекрасным примером может служить одна моя знакомая. У этой молодой женщины ребёнка забрали сразу после рождения, и она увидела его снова только спустя сутки. По её словам, сначала это её не очень беспокоило, потому что в больнице она чувствовала свою связь с ним. Но через месяц её отношение изменилось. Молодая мама сомневалась, что ребёнок принадлежит ей, малыш казался ей чужим. Она была уверена, что со временем связь между ней и ребёнком появится, и я заверил её, что так и будет. Однако эта связь могла бы возникнуть раньше, если бы она смогла провести какое-то время с ребёнком сразу после рождения.
Почти всегда женщины, которые установили связь с ребёнком сразу после рождения, ведут себя иначе, чем те, кому не удалось это сделать. Различия наблюдаются во всех исследованиях, независимо от того, являются ли его участницы белыми, темнокожими или азиатками, богатыми, бедными или представительницами среднего класса, будь то американки, канадки, шведки, бразильянки или японки. Даже через три года после родов матери, установившие раннюю связь, продолжают проявлять больше внимания, с энтузиазмом поддерживая своих детей.
Доктора Кеннелл и Клаус, наблюдавшие за группой женщин через год после родов, обнаружили, что они по-прежнему больше касались, держали и поглаживали своих малышей. Когда исследователи снова навестили их через год, оказалось, что матери начали разговаривать с детьми по-другому. Очень немногие из них кричали или повышали голос. Мать могла мягко намекнуть ребёнку, что пора спать или что он должен убрать свои игрушки, но это всегда делалось с явным уважением, приказной тон был редкостью. Исследователей также поразило то, как женщины разговаривали с детьми, словно окутывая их заботливым потоком успокаивающих и повышающих самооценку слов. По одному лишь тону, которым к ним обращались, эти малыши понимали, что они любимы и желанны.
Такой манере общения не учат на предродовых курсах, ей нельзя научиться по книгам доктора Спока. Она естественным образом возникает у счастливых матерей. Как и новоиспечённые мамы в фильме, о котором я упоминал ранее, эти женщины действовали полностью интуитивно. Их выбор слов, манера речи и тон голоса были абсолютно спонтанными.
Природа приложила немало усилий, чтобы сформировать систему привязанности, идеально подходящую потребностям новорождённого. Она не только радикально меняет поведение взрослой женщины, прожившей уже двадцать пять и более лет (такую трансформацию, кстати, Фрейд считал невозможной), но и делает его именно таким, которое лучше всего подходит для малыша. Для всестороннего эмоционального, интеллектуального и физического развития младенцу необходим особый вид любящего контакта и заботы, который может развиться лишь через полноценную привязанность к его матери.
Ребёнок также готов играть свою роль в процессе установления связи. Неспособный самостоятельно обеспечить себя пищей, одеждой и жилищем, он использует звуки и, я думаю, даже свою внешность, чтобы вызвать заботливую реакцию у тех, кто может его накормить и одеть. Не так давно учёный Карл Саган заметил, что малорослые существа с большой головой вызывают у нас особую симпатию. Он предположил, что это может быть связано с тем, что непропорционально большая голова подсознательно напоминает нам о преобладании мозга над телом. Однако я склонен думать, что мы запрограммированы на то, чтобы с любовью относиться ко всем таким детским образам. Это может объяснить, почему мультяшные персонажи вроде Чарли Брауна и Лайнуса из комикса Peanuts кажутся нам особенно милыми. Мы, конечно, можем думать, что нас привлекает их чувство юмора, но я задаюсь вопросом, не вызывают ли эти фигурки с их огромными головами и маленькими телами инстинктивное желание их защитить?