Суть эксперимента была проста и элегантна: Котельчук наблюдал за реакцией 144 малышей, когда их матери или отцы выходили из игровой комнаты и оставляли их наедине с незнакомым человеком. Он обнаружил, что уход отца вызывал у детей такое же беспокойство, как и уход матери. Такие результаты породили заметный скептицизм у многих учёных, присутствовавших на конференции, где Котельчук презентовал свой доклад. Это свидетельствовало о тогдашнем отношении общества к роли отца в жизни ребёнка. Тем не менее это отношение тоже со временем должно измениться.
Я хотел бы завершить эту главу письмом, которое недавно получил. Оно наглядно иллюстрирует всю суть того, что, по моему мнению, является истинным смыслом связи между родителями и детьми, которой посвящены мои исследования и наблюдения.
В тот момент, когда я увидела вас на экране телевизора, я держала на руках и кормила свою трёхмесячную внучку, которая временно живёт у нас, пока её мама работает. Малышка взглянула на меня, и внезапно я ощутила глубокое и очень волнующее чувство взаимной близости с ней. Это переживание сложно передать словами, но оно было очень сильным. Я не могу себе представить, что «это» когда-нибудь угаснет, сколько бы времени ни прошло. Между нами возникла связь, и я знаю, что малышка тоже ощутила её. Не умея выразить это словами, она дала мне понять, что чувствует это, своим взглядом.
Много лет назад такое же чувство возникло между её мамой и мной, когда она была ещё совсем маленькой, и до сих пор мы его переживаем, когда она возвращается домой с работы или когда мы желаем друг другу доброго утра. Как бы вы его ни назвали, «это» и есть привязанность – связь между двумя нашими душами, и сильнее и прекраснее её нет ничего на свете.
В отличие от нас с дочерью, между мной и моей матерью такой связи не было. Я понимаю, что нам не удалось найти общий язык по какой-то причине, которую я до конца не понимаю, но мы никогда не были связаны друг с другом подобным образом. Я долго пыталась понять, в чём дело, и испытывала много страданий, потому что долгое время я думала, что со мной что-то не так. Я видела, что «это» существует между моими подругами и их мамами (в разной степени, но безусловно глубже, чем между моей матерью и мной), и ощущала себя ещё более одинокой.
Теперь я понимаю, что «этого» просто не случилось, и сегодня я могу гораздо лучше понять и объяснить, почему так вышло. Была война. Я родилась в феврале 1939 года. Сразу же после моего рождения отца призвали в армию. В первые месяцы моей жизни его не было рядом. Он находился в учебной части и готовился к службе. Я ничего не помню о нём вплоть до его возвращения с войны в конце 1945 года. Он был добр ко мне, но держался на расстоянии. В то же время его отношения с двумя другими детьми, родившимися уже после его возвращения, были и остаются гораздо более близкими. Мне часто приходилось уходить из комнаты, когда я видела, как он ласково обнимает и прижимает к себе мою младшую сестрёнку, которая родилась в 1954 году. Мне было 15 лет, и я чувствовала ревность и боль.
Сейчас мне 41, и я почти ничего не чувствую к своим родителям в том самом «интимном» смысле. Я глубоко уважаю их за то, что они вырастили меня, но между нами нет ничего большего. В то же время мои сёстры, родившиеся в 1952 и 1954 годах, испытывают к ним совершенно другие чувства. Между ними существует явная близость, и когда я смотрю на них, мне порой не верится, что у нас одни и те же родители.
Я не могу вспомнить ни одного момента такой глубокой близости с кем-либо, кроме моей бабушки, которая меня очень любила, и я до сих пор помню это. Я помню, как она пахла – мылом и сиренью. Я помню её волосы на моём лице, прикосновение её кожи и её мягкий шотландский акцент. Даже сегодня, когда я слышу этот особый северошотландский выговор, на мои глаза наворачиваются слёзы. Я не могу вспомнить ни одного момента общения с ней, в котором не было бы тепла и любви. Мне казалось естественным и нормальным испытывать к ней любовь. Меня тянуло к ней словно магнитом. Когда мамы не было поблизости или она не смотрела на меня, я делала всё возможное, чтобы быть ближе к бабушке, чтобы ощутить это особенное чувство вместе с ней. И она тоже чувствовала это и всегда находила несколько драгоценных минут, чтобы уделить мне внимание. Если она умывала меня, то обязательно на мгновение задерживалась, чтобы погладить меня по голове, пощекотать или поиграть со мной в какую-нибудь игру. Моя мать делала всё возможное, чтобы приструнить бабушку, но она так и не смогла разорвать эту связь между нами. Может быть, она возникла в те первые недели моей жизни, когда меня привезли к ней домой? Я никогда раньше не задумывалась об этом, пока не начала писать вам это письмо.