Сатанинский Большой План хуже, чем любые церковные выдумки, которые существовали за последние 500 лет. Похоже, что вся наша жизнь была подчинена руководству Дьявола с самого рождения. Все, что требуется, — это горстка людей, которые находятся в правильных местах. 23 человека совершили русскую Революцию».
Когда слушаешь ЛаВея, невозможное становится возможным. В своем «Гимне Сатанинской Империи» ЛаВей проясняет его намерения: «Когда-то были нужны простые умы, когда-то было нужно спасти людские души. Дураков заставляли стоять по линеечке, проповедники и библии могли служить этим целям. С помощью своих святых писаний и своих основных грехов они могли посадить своих бумажных демонов в картонные тюрьмы, в бумажную клетку, — но больше они не смогут этого сделать!.. Потому что наша утренняя звезда воссияет из глубины ночи и размозжит обваливающийся крест, ибо Правда в Силе. Пусть копошащиеся зомби ощупью ищут источник света — мы будем править во веки веков!»
Глава 20. Самый злой человек во Вселенной
Я всего лишь пытался перехитрить смерть. Я просто пытался протянуть еще чуть-чуть, до тех пор пока тьма, к которой, как я знал наверняка, идет моя жизнь, не накатится на меня и не уничтожит меня. Я просто пытался остаться живым еще какое-то время, до тех пор пока окончательно не исчезну. Хотел остаться в мире света, побыть с живыми еще немного, пока мое время не пришло.
«Когда я смотрю в зеркало, я вижу затравленный взгляд, такой же, какой можно было увидеть в глазах Тревена, Вульриха или Гришэма. Это взгляд одновременно и хищника и жертвы. Подобные черты проще анализировать в других, чем в себе».
Если ЛаВей читает по чужим лицам лучше, чем по собственному отражению, обратное заключение столь же верно, Антон Шандор ЛаВей — не тот человек, которого стоит спрашивать о его талантах. О преимуществах сатанизма — сколько угодно. О достоинствах его предшественников в сфере дьяволизма — пожалуйста, но какие конкретно качества отличают Антона ЛаВея… «Я стараюсь об этом не думать. Я не могу думать о себе как о человеке, который действует как-то уникально (а так, похоже, думают обо мне другие): если я буду так думать, я могу внезапно засмущаться. Мне надо думать о себе из какой-то весьма отдаленной перспективы, иначе я становлюсь опасно подавленным. Могу стать невыносимым мегаломаньяком и стану невменяем, или у меня случится коллапс, я впаду в паралич, не смогу действовать вовсе. Для меня гораздо безопаснее и более продуктивно видеть себя как во сне, действуя и наблюдая это действие со стороны одновременно. Мне кажется нереальным, что когда я был молод, я сидел в большой клетке. Я знаю, что так поступал, но кажется, что это был другой человек. Мне нужна дистанция. Это все равно что играть на клавишных инструментах — я могу заниматься этим, только не думая об этом».
В этом смысле ЛаВей зависит от других людей, чтобы получить картину или оценку своей деятельности, которую он не может — не хочет — не в состоянии дать сам. Два самых искренних сторонника ЛаВея — это его собственные дочери, Карла и Зина. Карла, стройная красавица с иссиня-черными волосами, выступает с лекциями о сатанизме с начала 1970-х годов, во всем мире она уже давно стала героиней фотосессий, фантазий и эротических фиксаций. Зина, блондинка с мучительно волнующей фигурой, взяла на себя большую часть ответственности за внешние связи Церкви: в последнее время она представляла организацию в национальных теле- и радиошоу. Как совершенно законченная обольстительница, Зина написала предисловие к книге ЛаВея «Сатанинская ведьма». И Карла и Зина используют свои уникальные чары, чтобы расширить сферу влияния ЛаВея не только среди динамичных молодых новаторов, но и среди людей, уже близких к власти. Сын Зины, Стэнтон Захарофф, который родился в 1978 году во время одного из самых жутких ураганов в истории Сан-Франциско, уже демонстрирует решительный и независимый дух — он сам взялся читать «Сатанинскую Библию» и при каждом удобном случае стремится получить личный урок у деда. У всех троих характерные глаза и циничный ум ЛаВея. Хотя Верховный Священник ценит признание и поддержку, на табличке, стоящей на его рабочем столе, отражено характерное для него опасение, касающееся слишком увлекающихся типов: «Остерегайтесь тех, кто падает к вашим ногам: они могут тянуться к углу ковра».[63] Но больше всего он не любит тех, кто норовит погреться в лучах его славы или ворует его идеи, претендуя на оригинальность или откровение, — в лучшем случае он с ворчливым недовольством признает сам факт их существования.