Спустя какое-то время творческая энергия Тони заставила его исследовать другие измерения циркового пространства. Как объясняет ЛаВей, «в цирке всегда есть чем заняться — люди «дуют в две дудки», обычно имея две, а то и больше, альтернативных работы, если только не выступают с действительно специфическим номером». Дрессура животных щекотала нервы, но Тони знал, что никогда не реализует полностью свой потенциал, если до конца своих дней останется дрессировщиком. Кажется, богатое музыкальное дарование Тони должно было быть неизбежно замечено и использовано другими артистами с пользой для общего дела. Так и вышло.
Тони много лет самостоятельно учился играть на пианино, слушая песни по радио или на граммофоне и старательно подбирая ноты и аккорды до тех пор, пока не был в состоянии с легкостью повторить их. Сопровождая в одном из турне шоу Битти, Тони спросил циркового каллиописта[14] — алкоголика, который использовал мануал не как клавиатуру, а скорее как опору, чтоб не упасть, — можно ли ему поупражняться с полчасика, «а то пальцы ржавеют». («У Фреда были мозоли на локтях от запойного музицирования».) Каллиопист отказал, и ЛаВей, разгневанный мелочным самодурством пьяницы, проклял его. Через пару ночей тот свалился больной и никак не мог встать, чтоб сыграть на вечернем представлении. Тони вызвался добровольцем, хотя вовсе не был уверен, что сможет извлечь из каллиопы хоть один звук. Но, будучи человеком, не знакомым с робостью, ЛаВей начал сразу с галопирующей темы «Одинокого странника» из «Увертюры Вильгельма Телля» Россини.
ЛаВей мгновенно познал успех и у публики, и у других циркачей. Битти отправил пьяного «профессора» в «академический отпуск» и сделал Тони главным каллиопистом. Когда шоу Битти въехало в следующий город, ЛаВей восседал за каллиопой, стоявшей на грузовой платформе, — он был Флейтистом из Гаммельна, завлекавшим детей и взрослых в ловушку цирка. Где бы Тони ни выступал, вычурные афиши рекламировали его в самых экстравагантных выражениях.
Хотя многие из упомянутых в лавеевской афише причудливо названных инструментов к тому времени практически вымерли, Антон (как он теперь просил друзей обращаться к нему, вместо детского прозвища), овладел ими всеми — либо их эквивалентами. Воплощая в жизнь рекламные небылицы о самом себе, ЛаВей убедился, что действительно может усмирить либо раззадорить своею музыкой и людей и животных. Путем экспериментов он выявил магические эффекты музыки — то, как определенные аккорды и каденции действуют на публику, животных и самих артистов. Антон обнаружил, что камышовые кошки лучше всего выступают под доминантные аккорды и первобытные ритмы. Большим кошкам нравилось, когда подчеркивались минорные аккорды, но ЛаВей варьировал их, подходящим образом чередуя минор и мажор. Слонам нравилось преобладание доминантных мажорных аккордов в сочетании с тяжелым размеренным ритмом, что лучше всего соответствовало их медленной поступи и неторопливому метаболизму. Морские котики и собаки (которые, согласно ЛаВею, очень схожи друг с другом), казалось, лучше всего реагируют на мажорные аккорды без единого минорного вкрапления. Когда ЛаВей принимался играть прозрачные доминантные мажорные аккорды, работать с собаками и морскими котиками было легче всего. Остальные циркачи были благодарны ЛаВею и озадачены его необычной способностью придавать своей музыкой особую жизненность их номерам.
14
Исполнитель на каллиопе, сугубо американского изобретения инструменте: первоначально это был орган, использующий давление пара, отработанного турбиной двигателя парохода. Названа в честь Каллиопы, музы эпической поэзии (чье имя на греческом значит «прекрасноголосая»). Инструмент ревет, как ослица в бурю. Впоследствии (во времена лавеевского циркачества это было уже обычным делом) каллиопа работала на каком угодно пару или просто на сжатом воздухе, так как турбину возить по суше накладно.