Сложности начались с того момента, как ЛаВей пошел в школу. Для Тони школа была тем местом, откуда следовало бежать. Ему никогда не нравилось быть «одним из многих», и он обнаружил, что от его занятий куда больше проку, когда он прогуливает школу, получая таким образом возможность изучать предметы, по-настоящему его интересующие. В отличие от большинства мальчишек Тони не ждал наступления лета. Оно посягало на его долгие, неторопливо текущие, одинокие дни. Улицы заполоняли голосистые подростки, ожидающие, что Тони выйдет поиграть с ними в бейсбол или футбол. Он ждал, когда дни вновь станут короче, когда шпана вернется в заточение классов, а он сможет возобновить свои занятия где-нибудь подальше оттуда. Он был в восторге от своего одиночества, и те немногие друзья, которых он допускал в свой мир, были, как и он сам, изгоями.
Хьюи Лонг, Распутин, сэр Бэзил Захарофф, Мильтон, Лондон, Ницше, Аль Капоне и другие «сатанисты de facto»,[6] действовавшие или писавшие из рационального своекорыстия, стали главными учителями ЛаВея. Как ЛаВей впоследствии учил на своих семинарах, предшествовавших созданию Церкви Сатаны, зачастую все, что требуется для обретения влияния, — это эффектная образность. «Вам не нужно знать всю подноготную их жизни, быть экспертом в том, что они сделали или написали. Вымышленные персонажи, такие как Безжалостный Минг, были для меня куда менее важны, чем реально жившие люди. Если я казался не таким, как все, то потому, что был не таким, как все. Первым проявлением этой моей черты стал имидж преступника. Меня иронически называли «пачуко», или «гангстером», так как я носил шляпу и костюмы в стиле «зут»,[7] а носил я их потому, что это была единственная одежда, в которой я чувствовал себя комфортно. Я не пытался отличаться — просто делал то, что было для меня естественным».
Он вспоминает инцидент, связанный с неким мальчиком и птицей, залетевшей к нему на задний двор. ЛаВею тогда было 11 лет от роду. Повинуясь порыву, он выстрелил мальчику в спину из пневматического ружья, когда тот уже собирался разрядить свое ружье в птицу, сидевшую на ветке всего в десяти дюймах от него. Отважный охотник выронил ружье, вопя от боли. Это был первый урок «честного спорта», полученный Тони. Его отволокли в полицейский участок, где прочитали длинную лекцию о том, что только трус мог выстрелить другому мальчику в спину и что, в конце концов, «это была всего лишь птичка».
В 30-е годы любого мальчика ждала масса приключений. Когда в 1937 году открылся мост Золотые Ворота — инженерное чудо столетия, — ЛаВей одним из первых прошел по нему из конца в конец, пользуясь тем, что мост тогда еще не был открыт для транспорта и пешеходам была предоставлена полная свобода. ЛаВей вспоминает: «Это было потрясающе — одним из первых одолеть мост Золотые Ворота. Конечно, тогда людей было гораздо меньше, и потому так здорово было оказаться на этой огромной дуге, по которой, предположительно, должны были ездить машины. Куда круче, чем в 1987 году, когда движение закрыли на несколько часов в честь 50-летнего юбилея моста. Организаторы не ожидали такого столпотворения. Туда набилось 800 тысяч человек — из-за них не было видно дороги. Под их весом естественный изгиб моста превратился в прямую. Вот был бы праздник, если б он рухнул». Так как Антон присутствовал на открытии, он имел полное право проехаться по мосту на своем «корде» 37-го года выпуска в 25-ю годовщину и ранним утром в день празднования 50-й.
К музыке Тони пристрастился еще в раннем детстве. После того как он, пяти лет от роду, зашел в музыкальный магазин и подобрал мелодию на арфе (!), родители признали за ним талант и не чинили препятствий его музыкальным занятиям. С тех пор ЛаВей учился играть на музыкальных инструментах, требовавших специфической техники. Он узнал разницу между игрой на тромбоне и кларнете, щипковых и смычковых инструментах. Вследствие этого он жаждал сочинять оркестровые аранжировки, в которых участвовали бы несколько инструментов, чье звучание смешивалось бы так, как он слышал у себя в голове.
6
Фактически, неофициально
7
Пиджак с сильно подложенными плечами и большими отворотами, брюки с широкими штанинами и плотно прилегающими узкими манжетами, стиль 1930–1940-х годов.