Автографы Сталина на книге А. Толстого «Иван Грозный». Изд-во «Искусство», 1940
Об особенностях сталинской памяти пишут многие. В большинстве своем (чаще — военачальники) отмечают феноменальную способность Сталина запоминать детали, имена, цифры. Возможно, что, как у большинства занимающихся умственным трудом людей, она у него была очень избирательна. Наверняка он сам способствовал распространению завышенной оценки своих мнемонических способностей. Он хорошо знал, что историческая традиция приписывает уникальную память древнеримскому императору Гаю Цезарю, Наполеону Бонапарту, Петру I и целому ряду других исторических личностей. Отсюда истоки легенды и о феноменальной сталинской памяти. Но те, кто знал его особенно близко и оставил свои воспоминания, в частности Молотов, Хрущев, Микоян, отмечают странности памяти вождя, особенно в послевоенный период. С одной стороны, он был явно забывчив и мог в один момент запамятовать фамилию собеседника, своего старого соратника. Однажды он забыл фамилию Булганина в его присутствии [80].В то же время, когда это ему очень было надо, вспоминал события многолетней давности. Вот как эту особенность отметил, например, Микоян: «В последние годы жизни память Сталина сильно ослабла — раньше у него была очень хорошая память, поэтому я удивился, что он запомнил это предложение Молотова (повысить цены на хлеб. — Б.И. ), высказанное им в моем присутствии Сталину в конце 1946 г. или в начале 1947 г., то есть шесть лет тому назад» [81].
В 1923 году, когда ему было всего 43 года, он в первый раз пожаловался врачам на сильное ослабление памяти. А это еще самое начало его государственной карьеры. Позже эта жалоба повторялась. Учитывая недостатки памяти, а также огромный поток информации, который он замыкал на себя, доведя идею централизации управления государством до полного абсурда, ему приходилось многое фиксировать «на память» в особом блокноте или тетради. В тех самых, которые, как считают некоторые современные исследователи, бесследно исчезли из кабинета Сталина в Кремле сразу после его смерти [82]. На самом же деле они до сих пор хранятся в архиве Сталина, хотя, возможно, и не все.
Но помимо записей «на память», в этих блокнотах, на отдельных листах бумаги (они также сохранились) и, совершенно достоверно, на обложках читанных им книг он часто бессознательно рисовал привычные карандашные обводы, а внутри их писал почти одни и те же слова и аббревиатуры. Чаще всего это были те самые, бегло написанные с большой буквы слова: «Учитель», «Учительствовать», соединенные снизу уже знакомым нам единым росчерком с каким-то сокращенным, может быть, именем или названием «Тр », «ТИФ …». Иногда, но уже в более кратком виде эти сочетания встречаются и на полях книг, заменяя знак NB .
Интересное наблюдение на этот счет содержится в книге воспоминаний А. Бармина: «На партийных мероприятиях и деловых совещаниях он обычно молча слушает, курит трубку или папиросу. Слушая, рисует бессмысленные узоры на листе своего блокнота. Два личных секретаря Сталина, Поскребышев и Двинский, однажды писали в “Правде”, что иногда в таких случаях Сталин пишет в своем блокноте: “Ленин — учитель — друг”. Они утверждали: “В конце рабочего дня мы находили у него на столе листки бумаги с этими словами”. Нельзя исключить, — замечает Бармин, — что Сталин сам инспирирует подобные рекламные трюки, но это совсем не значит, что нам следует верить в его сентиментальность» [83].
Я отыскал эту статью секретарей Сталина, приуроченную к его шестидесятилетию. Примечательно озаглавив ее «Учитель и друг человечества», они действительно писали: «О Ленине он (Сталин. — Б.И. ) думает всегда, и даже тогда, когда мысли его погружены в проблемы, подлежащие разрешению, рука его машинально, автоматически чертит на листке бумаги “Ленин — учитель… друг…” Как часто после рабочего дня уносили мы с его стола исчерченные этими словами вдоль и поперек листочки» [84].
Бармин прав, Сталин, скорее всего, рационально использовал свой въедливый синдром, действительно сознательно оставляя для секретарей исписанные бумажки. Но в надписях на книгах упоминания имени Ленина нет, а вот любимое словечко «Учитель» мы встречаем несколько раз на вклеенной карте и на последней обложке учебника С.Г. Лозинского «История Древнего мира. Греция и Рим» (Пг., 1923), на обложках книги Н.Н. Попова «Мелкобуржуазные антисоветские партии» (М., 1924), на странноватой брошюре А. Львова «Кинематографическая язва излечима» (М., 1924) [85]. Особенно красиво он расписался на обложке непрочитанной им книги А. Гастева «Плановые предпосылки» (М., 1926), на макете учебника «История Древнего мира. Т. 1», подготовленного в 1937 году коллективом авторов. Даже на полях книги французского генерала Эрра «Артиллерия в прошлом, настоящем и будущем» (1925 г.), пробуя перо, написал, а затем перечеркнул обводами все то же — «Учитель» [86].Нет нужды продолжать перечислять другие книги. Отметим только, что хронологически они охватывают почти весь период сталинского правления, не имеют почти никакого отношения к смыслу напечатанного в книге и, скорее всего, через моторику сталинской руки отражают его глубинную психологическую установку.