Затем он уехал проветриться в Испанию, где разработал новый, подчеркнуто угловатый, геометрический стиль. Вернувшись в Париж, он снова взялся за портрет Стайн и переписал лицо. Оно стало маской: рот — жесткой линией, щека — овалом, глаза — ассиметричными миндалинами. Его друзьям портрет категорически не понравился, но только не Стайн. В своей изломанной прозе она утверждала: «Это я, и это — единственное воспроизведение меня, которое всегда «я» для меня».
Когда друзья пеняли художнику, что портрет совсем не похож на Стайн, он невозмутимо отвечал: «Будет похож». И правда, с годами стареющая Стайн все более напоминала чертами лица свое изображение.
Вероятно, вы помните из предыдущих глав о самой знаменитой краже в истории искусства, когда в 1911 году из Лувра вынесли «Мону Лизу»? Но известно ли вам, что Пикассо, пусть и косвенно, был причастен к этой истории?
Все началось несколькими годами ранее, когда близкий друг Пикассо, поэт Гийом Аполлинер, познакомился с разудалым бельгийцем по имени Жери Пьере и нанял его в качестве секретаря. В 1907 году Пьере посетил Лувр и вышел оттуда с двумя маленькими иберийскими статуэтками из камня, спрятанными под пиджаком (охрану музеев в те времена не назовешь «строгой»). Бельгиец отдал статуэтки Аполлинеру, а тот подарил их Пикассо. В 1911 году Пьере проиграл кучу денег на скачках, и Аполлинер выручил его; в благодарность Пьере украл еще одну статуэтку, которую также отдал поэту.
А спустя несколько дней газеты сообщили о пропаже «Моны Лизы». Пьере решил, что может извлечь материальную пользу из этой ситуации; он взял последнее из украденных им произведений искусства и отнес его в редакцию газеты, где рассказал увлекательную байку о том, как он украл статуэтку с целью доказать неэффективность музейной охраны. Разумеется, полиция вытрясла из него правду во всех подробностях, и вскоре Пикассо и Аполлинер оказались за решеткой.
Они немедленно во всем признались, и парижские полицейские поняли, что легкомысленные поэт и художник не имеют никакого отношения к делу «Моны Лизы». Их освободили с условием, что они вернут украденные статуэтки. По сей день в каталоге Лувра значится, что эти предметы находились «во временном владении г-на Пикассо».
В свое время «Герника» прогремела на весь мир, явив жестокость войны и фашизма, но в последующие годы картина не утратила своей мощи. В феврале 2003 года госсекретарь США Колин Пауэлл выступил в Совете Безопасности ООН с объяснениями причин, побудивших Соединенные Штаты начать войну в Ираке. После заседания Пауэлл и члены Совета Безопасности вышли в зал для общения с журналистами. Позже телевизионные репортажи показали госсекретаря и других международных лидеров на фоне большого синего занавеса. Что же скрывалось за этим занавесом? Репродукция «Герники». Очевидно официальные лица ООН решили, что будет «неловко» говорить о грядущей войне на фоне самого знаменитого изображения военных бедствий.
НЕИСПРАВИМЫЙ НЕРЯХА, ПАБЛО ПИКАССО РАБОТАЛ СРЕДИ ГРУД СТАРЫХ БУМАГ И КВИТАНЦИЙ, ХОЛСТОВ, ПУСТЫХ БУТЫЛОК И ХЛЕБНЫХ КОРОК, А ТАКЖЕ В ОБЩЕСТВЕ ЦЕЛОГО ЗВЕРИНЦА — СОБАК, КОШЕК, МЫШЕЙ И ДАЖЕ ОБЕЗЬЯНКИ.
ИСКУССТВО НА ВСЕ ВРЕМЕНА
АФРИКАНСКОЕ ИСКУССТВО
В 1905 году Анри Матисс по дороге к Гертруде Стайн заметил в витрине антикварной лавки вещицу, привезенную из Африки. Залюбовавшись выразительной абстрактной формой, Матисс купил эту вещь и, появившись у Стайн, показал находку Пикассо, который как раз работал над портретом хозяйки. Пикассо пришел в такой восторг, что отправился в Парижский этнографический музей изучать африканское искусство. Особенный интерес он проявил к западноафриканским маскам.
Пикассо говорил, что знакомство с этим искусством изменило его жизнь: «Тогда я и понял, чем является живопись на самом деле. Это не эстетический процесс, но форма магии, которая защищает нас от враждебной Вселенной, средство обрести власть, заключив наши страхи и наши желания в четкие формы». Он не был далек от истины. Церемониальные маски преследовали прежде всего не эстетические, а ритуальные цели. Обычно затейливо украшенные маски использовали, например, в ритуалах инициации юношей и девушек племени или в обрядах, призывающих на помощь духов предков.
Но Пикассо, как и многие европейцы, недооценивал сложности африканского искусства. Укоренившиеся расистские представления побуждали европейцев квалифицировать все африканское как «примитивное», а в абстрактности масок видеть слабое владение художественными приемами. В действительности, все африканские маски и скульптуры — продукт древней культуры, со своим, пусть и отличным от западного, способом мышления и сложным интеллектуальным подтекстом. Маски отражают духовную мудрость, обобщающую знания о различных силах природы и важности взаимосвязей.