Несколько костлявых собак спрыгнули с крыльца и стали с громким лаем носиться вокруг машины.
Он посмотрел, как она босиком идет по дорожке, и двинулся вслед за ней к дому. За стеклянной раздвижной дверью ожидал целый выводок кошек, напряженно следящих за каждым его движением. Кошки рассыпались по полкам и ступенькам лестницы, одна взлетела на холодильник. Они поднимали лапы и поворачивали головы, словно удивительные механические игрушки. Оставшиеся на полу легли, свернувшись в клубочки, и стали прислушиваться, как хозяйка на кухне размешивает длинной ложкой чай со льдом.
Она крутила ложкой в стакане с чаем и пела. Потом он мешал чай, а она сидела и расспрашивала о его жизни. Ложка звенела в стакане, пока не наступила тишина, как будто со сладкого дна поднялось что-то невидимое и нежное, закрыв путь словам.
Ни он, ни она не завели семью, и складывалось впечатление, что почти ничего не изменилось. Много лет назад они обручились и хотели пожениться, но однажды он просто ушел. Причина ухода выветрилась из головы задолго до того, как он понял, что не в силах забыть эту девушку, что пересечь границу их близости невозможно.
На одинокой полке рядом с английскими романами в мягких обложках лежала старая кирка с инициалами ее дедушки, М.Л. Он подумал, что сидит на своем месте, на месте себя бывшего, того, который не пропадал на долгих шесть лет, и уже прикидывает, много ли удастся выручить за урожай табака и сколько помощников потребуется, чтобы его собрать и переработать.
Как легко было бы остаться и сделаться полновластным хозяином этого стула. Запросто привык бы к животным, через день-другой запомнил бы их клички и звал ужинать. Он бросил взгляд на крыльцо и оценил, как его поправить, мысленно подбирая необходимые инструменты.
Пришло время кормить собак, и он вызвался помочь — еще один способ создать видимость обычной жизни. Когда самая крупная собака поднялась с засаленного старого одеяла, он заметил там пару ботинок, слегка пожеванных, но целых. Взяв их в руки, вспомнил, как она выбирала их в магазине.
Она увидела ботинки у него в руках и отвернулась.
— Это не те ботинки.
— А выглядят точь-в-точь.
— Не те, милый. — Слова предательски дрожали, слетая с губ. — Они уже не твои.
Он натянул ботинки на ноги, а на их место щедрым жестом поставил свои. Дом окутали сумерки, стало слышно, как она поет на заднем дворе. С дерева свисали качели.
— Покачаемся? — грустно сказала она, влажно блеснув синью глаз. Они качались, как последний раз в жизни, и конец ветки рассекал темноту над ними заскорузлым старческим пальцем.
Утро затопило луг светом, и он представил ее спящей на крыльце в кресле-качалке, золотистые локоны рассыпались по голым плечам.
«Это те самые ботинки, что она выбрала», — подумал он.
И прислушался, потому что старая шахта загудела от ветра, как будто там, в глубине, в темноте и молчании, земля вновь наполнилась богатствами и ждала неловких, но преданных рук человека.
Где они прячутся — тайна
После того как похоронили маму, Эдгар начал гулять в парке один.
Совсем малышом мама катала его по этим дорожкам в коляске. После обеда она читала ему книги, и хотя он тогда еще не умел говорить, мама знала, что он слушает и запоминает ее голос. Когда она умерла, детство разверзлось у него под ногами.
Отец Эдгара, красивый солидный мужчина, от которого пахло сигарами и одеколоном, запретил ему выходить из квартиры без взрослых, но он часто засиживался на работе допоздна, и Эдгар знал, что его не поймают.
Проскользнуть мимо привратника Стэна было проще простого. Тот любил залить за воротник и каждые два часа исчезал с поста минут на пятнадцать, а вернувшись, норовил принять как можно более трезвый вид, из-за чего казался еще пьянее.
Перейдя через Пятую авеню, Эдгар устремлялся по тропинке в самую гущу деревьев. На входе в парк слонялись туристы, позирующие уличным художникам, жонглеры огнем, любители шахмат, одинокие секретарши и кучки бездомных, увлеченно обсуждающие погоду. Дальше, между огромным платаном и скоплением сиреневых кустов, пряталась скамейка, где мама рассказывала ему секреты.
— Без тебя мир был бы неполным, — сказала она ему однажды.
В скамейке не было ничего особенного. Маленькая, деревянная, она темнела от дождя.
Эдгар недавно подслушал, как отец говорил кому-то по телефону, что никогда не смирится со смертью жены, а просто научится жить с этим. Привратник Стэн сказал Эдгару, что мама теперь в лучшем мире, но Эдгар не мог представить себе ничего лучше парка, особенно весной, когда взрывается душистыми фейерверками сирень, проливая свой аромат на травяной ковер.