Не окажись Ги Бруар таким легким в общении человеком, Фрэнк, наверное, обменялся бы с ним парой любезностей и пошел своей дорогой. Но Ги проявил столько интереса к занятиям Фрэнка в часы досуга, что ему это, по правде говоря, даже польстило. Вот он и пригласил его в Мулен-де-Нио.
Ги, несомненно, думал, что приглашение Фрэнка — это простой энтузиазм дилетанта, распространяющийся на всякого, кто проявит хоть какое-то любопытство к сфере его интересов. Но, войдя в первую комнату, полную ящиков и коробок, набитых военным добром полувековой давности — пулями и медалями, огнестрельным оружием, штыками, ножами и сигнальным оборудованием, — он одобрительно присвистнул и погрузился в детальный осмотр.
Длился он не день и не два. И даже не неделю. Более двух месяцев Ги Бруар приходил в Мулен-де-Нио изучать содержимое двух коттеджей. И когда он наконец сказал: «Вашей коллекции нужен музей, Фрэнк», в сердце последнего зажглась надежда.
Он жил тогда как во сне. И до чего же странно было теперь размышлять о том, как этот сон превратился в кошмар.
Войдя в коттедж, Фрэнк сразу направился к металлическому каталогу, где он и его отец хранили все документы военного времени, которые попадали им в руки. Там были десятки удостоверений личности старого образца, продуктовые карточки, водительские права. Там были немецкие прокламации, грозившие смертной казнью всякому, кто отважится разводить почтовых голубей, а также по другим поводам, изданные с одной целью — вмешаться в жизнь островитян. Но самыми ценными предметами были с полдюжины экземпляров «ГСОС», подпольного ежедневного листка, распространение которого стоило жизни троим гернсийцам.
Именно их и вынул из шкафа Фрэнк. Подойдя с ними к прогнившему плетеному стулу, он сел и осторожно разложил листки на коленях. Это были одинарные странички, отпечатанные на бумаге не толще луковой шелухи, с таким количеством копий, какое только могла взять допотопная пишущая машинка. Хрупкость этих листков была такова, что казалось странным, как они пережили хотя бы месяц, не говоря уже о пятидесяти с лишним годах, и каждый из них представлял собой тончайшее свидетельство храбрости людей, не убоявшихся ни прокламаций, ни угроз нацистов.
Не будь история пожизненной страстью Фрэнка, не проведи он детство, а затем и одинокое отрочество с отцом, неустанно твердившим о бесценности любого свидетельства испытаний, которые выпали на долю народа Гернси, то он, возможно, решил бы, что для демонстрации героического сопротивления хватит и одного клочка военной паутины. Но страстному коллекционеру одного экземпляра всегда мало, а уж если его страсть — хранить память и открывать правду ради того, чтобы фраза «это не должно повториться» приобрела смысл, который переживет время, то для него предметов не может быть ни слишком мало, ни слишком много.
Что-то задребезжало снаружи, и Фрэнк подошел к запыленному окну. Он увидел велосипедиста, который со скрежетом затормозил, спешился и ставил велосипед на подножку. Косматая собачонка, его верный спутник, была при нем.
Это был юный Пол Филдер и его пес Табу.
При виде их Фрэнк нахмурился, удивляясь тому, что они забрались так далеко от Буэ, где непочтенное семейство Пола обитало в одном из тех угрюмых стандартных домов, за строительство которых в восточной части острова проголосовали приходские Дузаны, чтобы поселить там людей, чьи способности к размножению будут вечно превышать их доходы. Он, этот Пол Филдер, был особым проектом Ги Бруара и часто приходил с ним в Мулен-де-Нио, где часами просиживал на корточках у коробок с экспонатами вместе с двумя старшими мужчинами. Но он еще никогда не приезжал в Тэлбот-Вэлли один, и Фрэнк почувствовал, как при виде мальчика у него что-то неприятно сжалось в животе.