— Мать знает, что тебя опять выгнали? — спросила она брата.
— Я не маленький.
— Конечно, ты у нас взрослый.
Чайна пропустила обед, и это начинало сказываться. Она достала из холодильника приготовленные для салата овощи и одну тарелку из буфета: тонкий намек, который ее брат, как она надеялась, поймет.
— Ну давай, спрашивай.
Он вытащил из-под кухонного стола стул и плюхнулся на него. Из разрисованной корзинки в центре стола он достал яблоко и почти надкусил его, когда понял, что оно искусственное.
Она развернула лист салата и начала рвать его над тарелкой.
— Что спрашивать?
— Ты знаешь. Просто избегаешь вопроса. Ладно. Я спрошу за тебя. «Что у тебя за план, Чероки? Что ты задумал? Почему тебе не нужна больше машина?» Ответ: потому что я покупаю лодку. А лодка дает мне все, что нужно. Транспорт, деньги и дом.
— «Думай, думай, Буч», — пробормотала Чайна больше себе, чем ему.
Все тридцать три года своей жизни Чероки во многом прожил, как этот изгой с Дикого Запада: у него всегда был план, как быстро разбогатеть, раздобыть что-нибудь на халяву, а потом прожигать жизнь.
— Да нет, — сказал он. — Ты только послушай. Дело-то верное. Лодку я уже нашел. Она стоит в Ньюпорте. Рыбацкий баркас. Сейчас на ней вывозят желающих из гавани. За большие бабки. За бонитой ходят. Обычно ходка занимает день, но за большую сумму — а я говорю о действительно большой сумме — идут и в Баху.[7] Лодка, правда, нуждается в починке, но я поживу на ней первое время и подлатаю. Все, что мне нужно, я буду покупать в морской лавке — машина для этого не нужна — и буду себе круглый год возить людей.
— Да что ты знаешь о рыбной ловле? Что ты знаешь о лодках? И вообще, где ты возьмешь на это деньги?
Чайна отрезала кусок огурца и стала крошить его в салат. Рассмотрев собственный вопрос в свете столь удачного появления брата на ее крыльце, она добавила:
— Чероки, даже не вздумай.
— Эй, за кого ты меня принимаешь? Я же говорю, у меня есть план, и это не фу-фу. Черт. Я думал, ты за меня порадуешься. Я даже у матери денег не просил.
— Как будто они у нее есть.
— Зато у нее есть дом. Я мог бы попросить ее переписать его на меня, чтобы заложить его во второй раз и получить деньги таким способом. Она бы не отказалась. Ты же знаешь, что нет.
«Это верно», — подумала Чайна.
Когда мать не потакала планам Чероки? «Он же астматик», — оправдывала она его в детстве. С годами фраза зазвучала иначе: «Он же мужчина».
Значит, источником дохода оставалась сама Чайна.
— И на меня тоже не рассчитывай, ладно? Все, что у меня есть, принадлежит мне, Мэтту и нашему будущему.
— Как бы не так.
Чероки оттолкнулся от стола. Он подошел к кухонной двери, открыл ее и остановился, положив руки на косяк и глядя на жарящийся на солнце задний двор.
— Что это значит?
— Ничего.
Чайна вымыла два помидора и начала их резать. Бросив взгляд на брата, она заметила, что он хмурится и жует верхнюю губу изнутри. Для нее Чероки Ривер был понятен, как афиша, которую можно прочесть с расстояния в пятьдесят ярдов: в его голове зрела какая-то махинация.
— Я отложил кое-что, — сказал он. — Этого, конечно, не хватит, но у меня есть шанс подзаработать еще немного, и тогда все будет в порядке.
— И ты хочешь сказать, что проехал всю дорогу сюда автостопом не для того, чтобы попросить меня вложиться? Ты сутки простоял на обочине, сигналя машинам, просто для того, чтобы нанести мне визит вежливости? Поделиться со мной своими планами? Спросить, собираюсь ли я на День благодарения к ма? Что-то тут не складывается. Есть ведь телефоны. Электронная почта. Телеграммы. Сигнальные барабаны, наконец.
Повернувшись спиной к двери, он наблюдал, как она счищает грязь с четырех шампиньонов.
— Вообще-то, — сказал он, — у меня есть два бесплатных билета в Европу, и я подумал, что моя маленькая сестренка не прочь будет составить мне компанию. За этим я и приехал. Пригласить тебя с собой. Ты ведь не была в Европе, правда? Считай это ранним рождественским подарком.
Чайна опустила нож.