Зимовье оказалось не тем, о котором говорил дед Торбеев. До самой крыши оно было завалено землей, на которой рос колючий кустарник и мелкие деревца. Дверь едва открывалась. В зимовье было темно. Тимка, ощупывая руками стены, обнаружил узкую четырехугольную щель. Раньше она служила окошком. Когда ее расчистили, в избушку проник узкий луч солнца. В нем заискрились легкие пылинки, которые поднялись, когда Шурка сбросил с нар какую-то старую закопченную доску. Положив доску на место, Шурка рассмотрел дверь. Она была пробита в трех местах. Круглые дырочки едва просматривались. Но когда Шурка сунул туда тонкий прутик, он пролез насквозь.
— Глядите-ка, дырочки-то от винтовки!
В противоположной стене ребята тоже обнаружили такие же отверстия.
— Во хлещет! — Шурка поднял большой палец. — Насквозь взяла и двери и стенку.
Тимка тоже внимательно посмотрел: две пули расщепили толстые доски в изголовье нар, и ушли в пол.
— В человека палили, — сказал он. — Сквозь двери его спящего ранили, а опосля открыли дверь и стрелили в упор.
— Тимка, а кто стрелял?
— Знамо дело, варнаки — пепеляевцы всякие, семеновцы. Когда их Красная Армия расколошматила, в тайгу кинулись спасаться. Шариться да пакостить стали по зимовьям, как росомахи, людей жестоко убивали. У охотников отымали пушнину, харчи и удирали, куда глаза глядят.
— Теперя их — нету, — успокаивая самого себя, сказал громко Шурка. — Да, Тимка?
— В тайге передохли, а которых переловили, как волков, иные, мне отец говорил, удрали в Монголию, а оттудова в Китай.
Петька вытряхнул все содержимое из мешков и сказал, что сегодня они дальше не пойдут, что нужно хорошо отдохнуть и напечь лепешек.
Вечером, когда горячие лепешки были уложены в мешок, ребята приступили к одному из своих тайных дел. В зимовье у порога они вырыли глубокую ямку и спрятали туда документы и дневник командира. Сверток, аккуратно завернутый в бересту, засыпали старой золой.
— Теперь двести годов пролежит и не сопреет, — пояснил Тимка.
Поверх всего он положил кусок глины и старательно утрамбовал.
Трещали в печурке дрова. Пламя сквозь щели неровно освещало лица ребят и черные от копоти стены. Где-то далеко-далеко, как будто на краю заснувшей земли, тихо свистела потревоженная кем-то птица. Вдруг в лесу что-то затрещало, что-то повалилось на крышу зимовья. Петька подскочил к порогу, быстро захлопнул тяжелую дверь и вставил в деревянную ручку палку. В тот же миг послышался удар по двери. Тимка схватил арбалет. Рядом встал Петька, зажав в руке раскрытый складной нож.
С бревенчатого потолка посыпалась труха. Кто-то вскочил на крышу и топтался там, тяжело пыхтя. Слышались удары, как будто сражались костяными мечами. Трещали ветки. Костяные удары усилились. Крыша перестала прогибаться, пыхтение слышалось теперь прямо возле двери. Иногда в дверь ударяли так сильно, что зимовье тряслось и ходило ходуном.
Таня стояла позади ребят напружинившись, готовая броситься на невидимого врага, спасать Шурку, Петьку и Тимку. Теперь костяные удары сопровождались не только пыхтением, но и каким-то непонятным стоном. Сыпалась сквозь щели земля. В темном углу на нарах ежился от страха Шурка Подметкин.
— Люди это или кто? — спросила Таня.
— Наверное, нет. Звери пришли сюда. По-моему, косули дерутся.
— Может, закричать?
— Нельзя, — шепотом ответил Тимка. — Они одуревшие и ничего не боятся, растопчут нас в лепешку.
Вдали послышался протяжный крик. Рядом с дверью таким же жутким голосом кто-то ответил. Затрещали ветки, раздался топот, и вновь наступила тишина.
Петька с шумом выдохнул воздух:
— Ушли! — и хотел распахнуть дверь, но Тимка отдернул его.
— Не открывай, иногда они не все убегают и со злости бодают и топчут даже кусты. — Тимка зевнул: — Давайте спать!
…Когда Таня проснулась, дверь в зимовье была открыта настежь. Зажмурясь от солнца, она вышла и оглядела полянку: кругом кучки земли и глины. Кусты и маленькие деревца справа у зимовья затоптаны и смешаны с землей, как будто по ним прошелся тяжелый танк. Земля на крыше изрыта рогами и копытами зверей.
— Маль-чиш-ки! — крикнула Таня. — Мальчиш-ки, где вы?
Из кустов вышел Шурка Подметкин. За жабры он нес большую рыбину.
— Откуда? — удивилась Таня.
— Мы реку обнаружили и в ней добыли. А Петька с Тимкой плот мастерят, я тебе рыбу оставлю и тоже пойду. Им подсобить надобно.
— Плот? Зачем?
— Петька сказал, ежели по реке плыть, то можно попасть в другую реку, а опосля еще в другую и приплыть на Байкал.
— Так мы поплывем обратно домой?
— Нет, ему про это Торбеев говорил. Мы вниз спустимся до поворота, а там опять пешком попрем.
Глава 16
— Добрый плот, ни в какую волну не перевернемся. — Шурка Подметкин, широко расставив ноги, стоял посередине плота и раскачивал его на воде. В разные стороны по тихой заводи разбегались круги. В щелях между бревен пузырилась вода.
Ребята перенесли на покачивающийся плот свои вещи и сели на корточки ближе к центру. Только Тимка стоял во весь рост, отталкиваясь тонким шестом от глубокого дна. Когда плот вышел на середину течения, его почему-то развернуло задом наперед. Таня, крепко держась за веревку, стягивающую плот, беззвучно смеялась. Тимка перешел на противоположный конец, правя то к правому берегу, то к левому, чтобы не налететь на пороги. Временами плот ударялся о подводные камни, и деревья, из которых он был связан, скрипели, стараясь порвать веревку. Тимка от таких толчков едва удерживался на ногах, но успевал выровнять плот, и тот мчался вниз, только летела сзади легкая пена да кружились глубокие воронки. Иногда навстречу плоту, когда он выплывал из-за поворота, попадались утиные стайки. Селезень всегда взлетал первым и делал над плотом круги, а утка, испуганно крякая, гнала пушистых утяток берегу. Однажды над плотом низко-низко, чуть не задев Тимку вытянутыми длинными ногами, пролетела серая цапля.
Петька рассматривал правый берег. Скалы, мимо которых они неслись, были неприступны и мрачны.
Неожиданно плот развернуло, накренило на повороте и вынесло на гладкое зеркало тихой заводи. Течение кончилось. Плот, качаясь, стоял на месте, как раз против широкого распадка. Петька осторожно встал на ноги и внимательно рассматривал место, где им предстоит высадиться. С крутого берега гляделись в воду могучие высоченные кедры. Прямо по корням деревьев бежал холодный ключ и, громко булькая, стекал в реку.
Высадившись на берег, ребята решили сохранить плот: пусть дожидается их возвращения. В случае чего, на нем можно проплыть дальше, до реки Громатухи, как говорил Торбеев, а там, если не проворонить правый рукав реки, подплыть к седловине хребта, с которого в ясные дни видны заснеженные вершины байкальских гор.
Пока Шурка с Петькой закрепляли плот, на берегу уже пылал веселый костер. Выпив чая с лепешками, ребята разлеглись на траве у костра и вспоминали, как прошедшей ночью их напугали дикие косули.
— Тимка, — спросила Таня, — а почему они дерутся и так страшно стучат рогами?
— По-правдашнему драться еще рано. Они новые рога только пробуют, крепкие или нет.
— Тимка, а по-настоящему они зачем дерутся?
Тимка, подумав, ответил, что они вожака выбирают на всю зиму; он должен быть самым сильным, чтобы любого волка мог отогнать.
День угасал. Огненный шар солнца скатился в горы. Тимка, готовясь к ночи, укладывал на землю ветки кедра, расстилал одежду. Таня наклонилась к Петьке и зашептала:
— Когда мы собирали коряжины, я там, — Таня показала в сторону маленького ручейка, — видела остатки от костра.
— Может, год назад тут были геологи.
— Я тоже так думала, а когда угли рукой потрогала, они еще теплые.