Закончив работу, сели отдохнуть, и тут Тимка заметил, что лицо у Тани стало совсем белое, а под глазами словно кто-то намазал чернилами синие пятна.
— Тимка, — сказала она, — может, эти красные цветы можно варить и есть? Ты вспомни, Тимка.
— Сейчас ничего нельзя варить, дым от костра поползет, запах будет, зверь учует и не придет. Потерпи маненько, только стемнеет, в закрадку сядем. Зверя добудем, костер разложим, — Тимка сглотнул слюну, — жареным мясом запахнет. Все вороны сюда слетятся, росомаха припрется, и наш Хорек прискочит, как на приманку. — Тимка опять глотнул слюну. — До темноты потерпим, а там пировать начнем.
— А вдруг зверь не придет?
— Придет, Таня, я на закрадках фартовый. Торбеев завсегда брал меня на солонцы для фарта.
— А ты стрелял по зверю?
— По белкам и зайцам стрелял много, а по зверю только один раз, когда дед меня одного на солонце оставлял, а сам геологов, которые заплутали, к Байкалу выводил.
— И ты попал?
— В упор стрелять, кто не попадет!
Ребята тихо залезли в закрадку. В наступившей темноте все смолкло. Неожиданно из-за макушек деревьев выплыла луна. Стало светло как днем. Петька даже видел на холмике комочек соли, которую бросил Тимка. Тишина. Только сердце стучит, и кажется, что стук раздаётся по сонной долине и отражается от заснувших скал.
Вдруг раздался такой крик, что Петька вздрогнул.
— Ре-ее-е-рек!
Тимка прилег у арбалета, шепнул:
— Зверь прет.
Второй раз зверь рявкнул совсем рядом. И вот застучали его копыта по камням. Он встал на бугорок и шумно втянул воздух. В лунном свете рогатая голова казалась большой и грозной. Тимка, затаив дыхание, держал руку на спусковом крючке арбалета.
Зверь начал бороздить мордой по щебню, ударил несколько раз копытами по камням, опять втянул воздух, рявкнул и стал прислушиваться. Петька видел, как злобно сверкнул глаз зверя, закачались рога, он встал на дыбы, приготовясь ударить копытами невидимого врага. Но в этот момент тонко дзенькнула тетива. Зверь рухнул.
Таню разбудили, когда похлебка была готова. На голодный желудок Тимка не велел есть мясо, и они поили Таню густым бульоном. Каждый из них выпил всего по нескольку глотков, и приятый непреодолимый сон повалил ребят наземь, прямо тут же, возле затухающего костра, на зеленом пригорке.
Они крепко спали, когда из кустов осторожно вышел мужчина маленького роста. Короткими руками он отодвинул ветку и пристально посмотрел на спящих. Увидел в руке у Петьки раскрытый складной нож. Человек стоял неподвижно, его можно было принять за обгоревшую лесную коряжину. Ветка снова качнулась, встала на место, и пришелец исчез. То ли от его взгляда, то ли еще от чего Петька шевельнулся, подсунув под себя руку с ножом, и, слегка коснувшись Тимки, тихо произнес:
— Хорек!
Наступила сонная тишина. Лунный свет тихо лился на листву, на траву, на лица уже притворившихся спящими детей. Снова шевельнулась ветка, теперь совсем рядом с головами ребят. Маленький человечек, присев на корточки, воровато огляделся и, касаясь руками камней, легко, как собака на четырех лапах, подбежал к ребятам и стал рассматривать их лица, и как будто даже нюхал их своим носом, похожим на кнопку. Долго он разглядывал лицо Тимки Булахова и даже провел по нему пальцами, как делают слепые, узнавая знакомых.
Петька чуть приоткрыл глаза и крепче сжал нож. Но тот отошел от Тимки и, наклонившись низко, так, даже чувствовалось его дыхание, стал пристально всматриваться в лицо Петьки. Петькины веки, по-видимому, дрогнули, потому что Хорек, а это был он, мгновенно выхватил из-за пояса кинжал, наклонился еще ниже и, касаясь губами Петькиного уха, сказал:
— Не бойся меня, мальчик. Я вижу, что ты не спишь. — Петька открыл глаза. Маленький рот Мулекова шептал: — Не кричи, мальчик, я геолог. Не буди остальных.
Петька как будто спросонок, протирая глаза кулаком, сел на землю и спросил:
— Геолог из экспедиции?
— Тихо, мальчик. Я из экспедиции, а вы как здесь оказались? Вас кто-нибудь сюда привел?
— Мы сами пришли, потому что из детского дома удрали.
— Из какого? — нетерпеливо, шепотом спросил Хорек.
Петька подозрительно посмотрел на пришельца и, как бы испугавшись, сжался, и хотел отодвинуться, но Хорек цепко схватил за коленку.
— От меня не удерешь.
— Дядя, — взмолился Петька, — не отправляйте нас обратно в детский дом. Мы к океану пробираемся.
— Зачем вам?
— Там, дядя, хорошо жить! Там рыбы много, капусты морской. Селедки…
— Селедка там есть, а все-таки, из какого детского дома?
— Скажу, дядя, скажу, только обратно не отсылайте.
— Тихо, мальчик! — Мулеков покосился на спящих. — В детский дом я не отправлю.
— Мы, дядя, из иркутского бежали. Нас туда привезли с запада. А мы несколько минут побыли и сбежали. Скучно там!
— На какой улице он находится?
Петька молчал.
— Ну, говори, — зашипел Хорек.
— Я, дядя, не помню, наш поезд по всяким городам останавливался. Социалистическая улица или Коммунистическая, кажется.
— Говори номер!
— Номер пять, а напротив школа восемнадцатая.
— Ладно, сойдет. Видать, не брешешь. — И вдруг Хорек спросил: — Как фамилия этого пацана? — он указал на Тимку. — Отвечай, только тихо.
Петька усмехнулся:
— Это Тимка, а фамилия у него Усольцев, У него дед раньше на Волге купцом был. А девочку звать Таня Котельникова.
— Вас трое сбежало или сколько?
Хорек вплотную пододвинул морщинистое лицо к глазам Петьки. Но Петька, зевая, ответил:
— Бежали четверо, а один парень, Шурка, фамилии мы не знаем…
— Где он? — перебил Хорек. — Разбился, заблудился, умер?
— Умер бы ладно, а то удрал от нас и лепешки украл.
— Ночью мясо жрали, кто дал.
— Зверя подстрелили из арбалета.
— Арбалет, где взяли?
— У детдомовского сторожа стащили.
Тимка во сне перевернулся на бок лицом к Мулекову. Хорек быстро присел. Маленькой рукой ловко придавил к земле Петьку.
— Молчи!
Подождав, когда Тимка снова засопит, взял Петьку крепко за руку:
— Пошли! Только осторожно, вон к тем скалам! Как тебя звать?
— Петька.
Он завел Петьку в каменную расселину. И угрожая кинжалом, связал веревкой.
— Сиди здесь и не вздумай пикнуть. Спрошу у тех, если наврал, всех троих… — Мулеков расплылся в улыбке, — всех троих в детдом отправлю. Нечего вам но тайге шляться, честных геологов пугать.
Хрустнула веточка под ногой уходящего Мулекова. И потянулись долгие минуты. Петька мучительно ждал. Что там, у костра сейчас происходит? Может, бандит уже расправился со всеми и, захватив пищу, уходит подальше.
Мулеков появился перед Петькой бесшумно, как тень:
— Не обижайся! У меня государственная тайна, я не должен каждому доверять.
— Я не обижаюсь, дяденька.
У костра, когда ели мясо, Хорек, глядя на разливающуюся на востоке зарю, по-видимому еще не доверяя, в которой раз спросил:
— Ребята, никто из взрослых не знает, куда вы убежали?
— Никто, дяденька, не знает.
Хорек маленькими остренькими зубами перегрызал мясные жилы, о чем-то долго думал, глядя то на Тимку, то на Таню. Петька острой палкой рыл ямку в земле, готовя самодельную коптильню.
— Копченого мяса вам все равно хватит ненадолго, и до океана вы не доберетесь даже при вашем немецком компасе.
— Дядя, а что же делать?
— Хочу вас с собой взять, да не знаю, пойдете или нет.
— Обратно, дядя, мы не пойдем.
— Не бойтесь, обратно я вас не поведу, кому вы в Иркутске нужны, кормить вас. У меня правительственное задание, и, если вы мне согласитесь помогать, я вам расскажу о нем.
Мулеков замолчал, поглядывая чаще всего на Тимку Булахова. Ему, наверное, казалось, что Тимку он где-то видел.
— Но учтите, проболтаетесь — смерть! — ловким движением Мулеков выхватил из-за пояса пистолет с тонким длинным стволом. — Застрелю сразу за разглашение. Ясно?