А теперь все решено. Проще простого. Сперва застрелят Генрику, а потом его. Видимо, так это представляет Суриц.
Он явно не оптимист.
Винтер встал и в темноте дотащился до холодильника, где стояла бутылка виски. Лучше бы он выпил коньяку, но коньяк был у Генрики. Он остановился у окна и долго пил. На темную поверхность вод улегся месяц. Острым скальпелем разрезал мягкое брюхо моря. Человек беспомощен, отдан на растерзание всем, кому угодно. Или только судьбе? Но, надо полагать, Винтер все равно бы не женился на Генрике, все равно испугался бы. Два раза разведена…
Отстраненно он осознавал, что алкоголь открывает шлюзы. Из глубин сознания выныривает то, что в другом случае никогда бы не открылось: он уже думает о ней как о мертвой.
— Ради бога, нет! Только не это! — сказал он громко, но в то же время подумал о том, кто размышляет там, внутри него, кто хочет взять над ним верх, выбраться на поверхность. Там, в глубине, таится кто-то другой, совсем не похожий на него внешнего. Сознание этого ошеломило его. Какие же еще загадки прячутся в нем самом? Он ничего о них не знает. В свой внутренний микрокосмос заглянуть невозможно.
Он выпил еще. Ожидаемое облегчение не приходило. Ощупью он вернулся к кровати и снова лег. Стало вдруг стыдно. Зачем он копается в себе, зачем хитрит перед собой? В дверь кто-то беспрерывно звонил. Надо было пойти и открыть, но он не мог заставить себя встать. Мысленно, однако, он поднимался, бежал к садовой калитке, чтобы отпереть ее, но за калиткой никого не было, только темнота. Не совсем темнота: слабый свет, серые прямоугольники окон и тихий ропот моря. И непрерывный звон…
Он снял трубку.
На западе еще спала ночь, рассветет не раньше чем через час. Значит, они торопятся.
— Винтер…
— Оденьтесь и выйдите на набережную, — сказали ему. — Там вас будут ждать.
Море, точно пес, холодным языком облизало его ноги. Темный пляж сливался с водой. Он стоял, осматриваясь. Ветер с материка уже проснулся. Нес с собой в море аромат сотен тысяч финиковых пальм. Винтер медленно шел вдоль берега, не уворачиваясь от проворных языков волн. Глаза уже свыклись с темнотой, которая постепенно разжижалась, рассеивалась. С востока шел рассвет. В нескольких метрах от берега что-то двигалось. Он остановился и стал ждать. Нос лодки зашелестел по песку. Какой-то мужчина выскочил на берег.
— Поторопитесь, быстро! — Он кивнул Винтеру, ухватился за нос лодки, дожидаясь, когда Винтер сядет. Потом резко оттолкнул лодку и впрыгнул в нее. Второй, сидевший на корме, завел мотор и повернул носом против волны. Они углубились в туманные сумерки. Не говоря ни слова, проводник набросил Винтеру на голову темное покрывало и сел напротив него.
Темнота.
Все это было уже знакомо. Лодка летела по волнам, в поднятый нос жестко била вода. Никто и не пытался разговаривать.
В голове была пустота, он не хотел ни о чем думать. Это лишнее. Когда нос разрезал очень большую волну, его обдавало холодными брызгами. Минут через двадцать мотор неожиданно умолк. Еще мгновение волны били в задранный нос, потом лодка осела на киль и тихо заскользила по инерции вперед. Наверное, они швартовались к борту того судна, о котором говорил Суриц, движение было все медленнее, пока лодка не остановилась совсем. Мужчина рядом с ним резко дернулся — видимо, бросал конец.
— Мы на месте, можете сойти, — приказал он негромко. Винтер поднялся и сделал неуверенный шаг через край лодки. Значит, они швартовались не к судну. Под ногами прогибались доски. Доски деревянного причала, подумал он. Его подхватили под руки и куда-то повели.
Доски скрипели, дрожали, потом его ноги увязли в песке. Берег. Может, они на острове? Нет, это исключено. До Джербы они не могли добраться за столь короткое время. Скорее всего, это одна из бухт Малого Сырта.
Несколько минут они брели по глубокому песку, затем почва стала тверже, глина и камни. Он услышал мужские голоса, звук отпираемого замка.
— Наклоните голову! — приказали ему. — Еще, еще ниже!
Дверь за ним захлопнулась. Чья-то рука стащила с него покрывало.
В комнате не было окон, вдоль стены стояли ряды ящиков. На одном из них сидела Генрика. Резкий свет переносной керосиновой лампы четко освещал ее лицо.
Он бросился к ней, судорожно обнял ее.
Никто не вмешивался.
Он чувствовал ее губы, холодный бархат ее кожи.
— Генрика… — Она не могла ничего сказать, только пальцы вцепились в его плечи, по щекам текли слезы.