Теренс жил в этом доме. Возможно, в этой самой комнате он работал. Возможно, на этом самом месте, где сейчас стоит Робин, стоял его мольберт…
— Вы сказали «был»? — Теперь Люк говорил очень тихо.
— Он умер в прошлом году. — Робин до боли сжала кулаки, чтобы не разрыдаться. В конце концов, пора бы ей научиться спокойно говорить о его смерти. — Погиб в авиакатастрофе.
— Я не знал, — медленно произнес Люк. — Дотти никогда не рассказывала мне об этом.
Да, Дотти была почти так же потрясена смертью Теренса, как и Робин, и старалась не говорить о ней ни с кем. Даже с Робин.
Как странно было находиться в доме, который еще помнил Теренса живым. Эти комнаты словно сохранили эхо его голоса, тепло его рук. Этот набросок, сделанный им… Робин впервые обратила внимание на изображенную на портрете девушку и не удержалась от удивленного восклицания.
Ей эхом вторил голос Люка. Робин не заметила, как он подошел и теперь стоял за ее спиной, внимательно глядя на рисунок.
— Это же вы! — воскликнул он таким тоном, словно обвинял ее в преступлении.
— Я, — согласилась Робин. «Немного моложе и намного счастливее», — могла бы она добавить, но промолчала.
— Так вот почему у меня все время было ощущение, что я уже где–то видел вас, — сказал наконец Люк. — Теперь понятно, почему Дотти так бережно сохранила этот листок… — Он осекся. — Значит, вы были знакомы? — полуутвердительно спросил он.
Робин молча кивнула.
— Это Дотти познакомила вас? — догадался он.
Еще один кивок. Да, это Дотти познакомила их чуть больше двух лет назад, и это знакомство стало первым шагом к горячей, яркой, но, увы, такой недолгой любви. Однако об этом ей меньше всего хотелось рассказывать странному мужчине, волей случая и так узнавшему о ней больше, чем она намеревалась открыть.
Но он не знал одного. Того, что до сих пор наполняло неутихающей болью ее сердце.
Теренс Пауэр был ее мужем.
3
— Вам нужно еще что–нибудь?
Голос Люка застал Робин врасплох, она резко обернулась и чуть не уронила на пол миску с начинкой для пирога. Широко открытыми глазами она смотрела на стоящего в дверях мужчину.
Внешность Люка невероятным образом изменилась. Он наконец избавился от бороды, и теперь вместо грубого дикаря перед Робин стоял довольно молодой человек, высокий, сухощавый и спортивный, с короткими волнистыми волосами приятного золотисто–каштанового цвета. Тонкие черты лица выдавали хорошее происхождение, твердо очерченные губы и сильный подбородок говорили о решительности. Только глаза оставались прежними, темными и неприветливыми, да две глубокие складки, шедшие от крыльев носа к уголкам рта, придавали лицу выражение насмешливого презрения.
Робин с удивлением подумала, что, пожалуй, Люка Харрингтона можно даже назвать красивым. И уже в который раз спросила себя, что могло заставить этого человека так настойчиво избегать общения с людьми.
И еще одна мысль не давала ей покоя. Точнее, ощущение, что она уже видела этого человека и нужно сделать лишь небольшое усилие, чтобы вспомнить, где и когда.
Люк поймал ее взгляд и рассеянно потер гладко выбритый подбородок.
— Я немного распустился тут, пока был предоставлен самому себе, — пояснил он. — Дотти не понравилось бы, если хотя бы к ее приезду я не привел себя в порядок.
Робин улыбнулась.
— Полагаю, именно для этого и существуют младшие сестры.
Люк в сомнении покачал головой.
— А у вас есть сестры или братья? — поинтересовался он.
— Нет, — ответила Робин. — И еще одно «нет» в ответ на ваш первый вопрос. Мне больше ничего не нужно, по крайней мере для ужина. Я нашла в холодильнике все необходимое.
Обнаруженная рядом с ее комнатой ванная, выложенная терракотовой плиткой, подарила Робин полчаса ни с чем не сравнимого наслаждения от лежания в душистой горячей воде. Усталость постепенно покинула ее, и на смену ей пришло ощущение покоя и расслабленности. Даже выходки Люка не казались больше столь отвратительными, и Робин твердо решила впредь быть терпимее по отношению к нему. Хотя бы ради милой Дотти.
— Может, я могу чем–то помочь вам? — настаивал Люк. — Честно говоря, я чувствую себя немного виноватым, что заставил вас готовить. Я так давно веду жизнь отшельника, что это самым прискорбным образом отразилось на моих манерах, — признал он.
Робин задумчиво смотрела на него, понимая, что сказанное им сейчас было настолько близко к просьбе простить его за прошлое поведение, насколько такой человек, как Люк, мог себе это позволить. Однако она не сомневалась, что даже это подобие извинения было сделано лишь потому, что Робин любимая подруга его сестры. Люк Харрингтон отнюдь не производил впечатления человека, который придает хоть какое–то значение тому, плохо или хорошо о нем думают другие.