Сзади снимок не был подписан, стояла только дата – 16 июня 1893 года. Мне было сложно судить, сколько лет Гейбу, но не думаю, что он настолько стар, чтобы эта женщина могла быть его женой или подругой. Может, это его мать? Я вложила фотографию обратно в книгу и отнесла больному. Придется постараться, чтобы не выдать обуревающего меня чувства вины.
– Я собирала ваши вещи, чтобы завтра постирать, и нашла в рюкзаке вот это. Подумала, может быть, вы захотите почитать, сегодня воскресенье…
– Не трогайте мои вещи, пожалуйста. – Было невозможно разглядеть выражение его заросшего лица, но по металлу в голосе было ясно, что Гейб зол. – Уверен, вам есть чем заняться, мэм, и кроме стирки моей одежды.
– Вы хотите сказать, что предпочитаете лежать в грязной? – спросила я так же холодно.
– Я хочу сказать, что сам постираю свои вещи, когда встану на ноги.
– Чепуха! У меня в понедельник намечена стирка, пара вещей ничего не изменят.
– Мэм…
– От них плохо пахнет!
Я резко развернулась и вышла, пока он не начал со мной спорить.
Вернувшись в комнату с примочкой, я заметила, что Библия так и осталась на тумбочке. Гейб лежал, уставившись в потолок и подложив руки под голову.
Никто из нас не сказал ни слова, когда я откинула одеяло и сняла старую повязку.
– Нога плохо заживает, – отметила я, увидев гноящуюся рану. – Вам нужно наложить швы.
– Так накладывайте!
Я посмотрела на него, подумав, что он, вероятно, шутит. Гейб не шутил.
– Вы что, не в себе? Минуту назад вы не разрешали постирать ваши вещи, а теперь хотите, чтобы я зашила вам ногу, как какую-то старую рубашку?
– Если бы я мог достать, то сам зашил бы рану. Вы не умеете шить?
– Конечно, умею! Но я не могу… У меня не хватит мужества для такого…
– Тогда поручим это тете Батти?
– Тетя – старуха, выжившая из ума! Вам нужен доктор!
– Нет! – просто ответил Гейб. – Я же вам сказал: никаких докторов.
– Почему вы такой упрямый?
– Это я тоже уже объяснял.
Я почувствовала, как во мне закипает гнев.
– А я вам тоже уже объясняла, что мой муж умер от пореза, который и отдаленно не напоминал ваш! Сэм был бы жив, если бы его вовремя осмотрел доктор!
– Я очень сожалею о вашей потере, мэм, – раздался вежливый ответ, – но ехать к доктору или нет, решать мне, а не вам.
Мне захотелось заорать, сказать ему, чтобы убирался из моего дома и умер где-нибудь в кустах! Но я знала, что Гейб слишком горд и так и сделает. Я постаралась взять себя в руки.
– Хорошо, но предупреждаю, если за раной не ухаживать, останется уродливый шрам, – сказала я. – Возможно, вы будете хромать.
– Ладно. Это будет хорошим напоминанием.
– Напоминанием о чем? О вашем ослином упрямстве?
Гейб улыбнулся и ответил:
– О том, как опасно ездить без билета по железной дороге.
– А о чем же напоминает ужасный шрам у вас на груди? – Слова вылетели быстрее, чем я успела их осмыслить.
Гейб перестал улыбаться. Его рука скользнула под рубашку, и казалось, он удивлен, что у него по-прежнему есть этот шрам. Затем мужчина молча уставился на меня.
– Простите… – промямлила я, увидев отражение боли в его глазах. – Мне не следовало…
– Все в порядке, – мягко ответил Гейб. – Этот шрам напоминает мне о хорошем друге.
Я отвела взгляд и быстро собрала принесенные вещи. Я была уже в дверях, когда меня остановили слова гостя.
– Я отплачу вам, мэм. Как только я смогу встать, обещаю, я вам отплачу. Мне особо нечего дать, но я всегда возвращаю долги.
Я медленно повернулась.
– Да, знаю. Думаю, мы уже это обсуждали. Вы обещали починить крышу на коттедже тети Батти.
– Это меньшее, что я могу сделать. Но я должен вам, а не тете Батти.
– Она член моей семьи. Помогая ей, вы помогаете мне.
– Знаю, но именно вы кормили меня, меняли повязку и по ночам сидели рядом, волнуясь. А ведь мы с вами даже незнакомы. Я посторонний человек, к тому же от меня плохо пахнет. И тем не менее вы впустили меня в дом, заботитесь обо мне…
Я отвернулась, внезапно смутившись.
– Я лишь выполняла христианский долг. Так поступил бы каждый.
– Нет, мэм. Большинство оставило бы бродягу умирать на дороге.