— Меня сейчас больше беспокоит то, что происходит в стране, — со вздохом ответил Генрих. — А Заморские территории — дело рыцарских орденов. Зачем еще они нужны.
— Десять лет минуло с тех пор, как вы сняли с себя мантию крестоносца, отец, — произнес принц мягко, но с вызовом. — Я думал, вы собрались в Крестовый поход. Ведь именно на поход, по вашим словам, занимались деньги у рыцарей.
— Я отправлюсь. Когда придет время. — Генрих отвернулся, давая понять, что разговор закончен. Высказывания Эдуарда напомнили ему о неприятном. В прошлом году Генриху донесли о заговоре, который замыслил его зять Симон де Монфор. Король пожаловал мерзавцу титул графа Лестерского, а тот в благодарность собрался короля свергнуть. Самое неприятное, что среди заговорщиков упоминали имя его родного сына. Генрих начал дознание, но не нашел никаких доказательств, и в конце концов ему пришлось помириться с зятем и сыном. Однако с тех пор в их отношениях образовалась трещина, с каждым днем становившаяся чуть шире.
— Но в любом случае, мой король, — решительно произнес канцлер, — в беседе с рыцарями нам следует быть твердыми. Чего бы они от нас ни хотели.
Генрих молчал, погрузившись в думы. Барка миновала городские ворота. В отдалении показались башни прицептория тамплиеров.
Нью-Темпл, Лондон
15 сентября 1260 года
Раздался гулкий стук, означающий, что двери часовни затворились. Брат-капеллан дождался, пока несколько последних рыцарей усядутся на скамьи, и взошел к алтарю. Началась служба третьего часа. Уилл находился там, где ему положено быть как сержанту, — в нефе. Стоял на коленях, сложив молитвенно руки. Его мысли занимало не вознесение молитвы Господу и даже не скорая встреча с королем. Он чуть не опоздал на службу, разыскивая Гарина. Увидел его лишь теперь. Слава Богу. Гарин стоял на коленях в четвертом от Уилла ряду, с опущенной головой. Лицо закрывали волосы.
Когда брат-капеллан начал читать из Священного Писания, Уилл уныло опустил глаза. Каждый день в течение двух лет ему приходилось прослушивать семь подобных чтений, не считая мессы, которую читали раз в день после службы шестого часа. Кроме того, каждый вечер была веспера и служба по усопшим. По церковным праздникам, на Крещение, Благовещение, Успение Девы Марии, День святого Иоанна Крестителя, полагались специальные службы, в том числе Христова месса. И это далеко не все. Но по крайней мере по праздникам хорошо кормили и было что предвкушать.
Ерзанье Уилла потревожило в щели между плитками паука, поспешно отступившего к рельефным изображениям рыцарей на полу нефа. Вскинув гордые лица, они торжественно прижимали к груди гранитные мечи. Неф представлял собой нечто вроде небольшого зала круглой формы. Вздымающиеся к сводчатому потолку колонны покрывали каменные головы грешников и демонов. Лица грешников искажались болью, демонов — злобой. Неф расширялся, образуя клирос — возвышение, ведущее к алтарю. Между колоннами были видны скамьи, заполненные рыцарями.
Наконец брат-капеллан вознес руки:
— Поднимитесь же, братья, смиренные слуги Господни, защитники истинной веры и хранители Божьего закона. Поднимитесь, и мы вместе произнесем «Pater Noster».[8]
Уилл поднялся, разминая ноги. Начал читать молитву. Его голос слился с голосами еще двухсот шестидесяти тамплиеров, находящихся в часовне. Молитва зазвучала как морской прибой.
— Pax vobiscum![9]
Шаркая ногами, брат-капеллан отошел от алтаря и захлопнул требник. Это означало окончание службы.
Уилл вместе с другими сержантами нетерпеливо ждал, когда выйдут рыцари. Затем, толкаясь, ринулся во двор. После полумрака часовни солнце казалось слишком ярким. Прикрыв рукой глаза, он двинулся по арочному проходу. Рыцари, а следом сержанты, направлялись в большой зал разговеться. В туманно-голубом небе сияло осеннее утреннее солнце. Окружающие главный двор строения казались покрытыми позолотой. Ветерок доносил из сада аромат спелых яблок и слив, слегка приглушавший кондовые запахи пота и конского навоза, пропитывающие прицепторий. Сейчас каждый предмет Уиллу казался освещенным изнутри каким-то волшебным светом. Он вдруг вспомнил свое прибытие в Нью-Темпл.