Однажды днем Имоджен, Хелен и Латимеры собрались около большого радиоприемника «бакелит» в гостиной дома на Мейнор-парк, чтобы послушать утренние новости.
Сегодня в парламенте Уинстон Черчилль выступил со своим первым обращением к палате общин в качестве премьер-министра. Он говорил о том, как важно создать правительство национального единства, и напомнил палате общин, что страна столкнулась с невероятно суровыми испытаниями и в ближайшие месяцы нас ждет еще много трудностей и страданий. Он сказал, что ему нечего предложить, «кроме крови, тяжелого труда, слез и пота…»
Латимеры сидели рядом на диване и держались за руки, чего прежде Имоджен за ними не замечала. Глядя на их встревоженные лица, она подумала, что, возможно, ее отец и мать сейчас точно так же сидят вместе и слушают этот невероятно важный выпуск новостей.
Внезапно миссис Латимер встала, прижала к губам носовой платок и выбежала из комнаты. Имоджен и Хелен переглянулись, а мистер Латимер пошел вслед за женой на кухню.
– Она волнуется за своих сыновей, – уверенно сказала Хелен. – Я слышала, как вчера вечером она разговаривала по телефону со своей подругой. Оба парня сейчас в армии, и немцы здорово потеснили их.
– Какой ужас, – пробормотала Имоджен. – Бедняжка.
Всю следующую неделю миссис Латимер почти не выходила из комнаты. Она лишь ненадолго появлялась утром в своем шерстяном халате, брала на кухне чашку чая и снова удалялась к себе, где проводила остаток дня. Имоджен и Хелен старались помогать мистеру Латимеру, когда возвращались из школы, но обстановка в доме все равно была напряженной. Хотя Имоджен была еще очень юной, она прекрасно понимала, как мучительно для матери не знать, что сейчас происходит с ее детьми, жизнь которых каждый день подвергается опасности. Она часто рассматривала фотографию сыновей Латимеров – Джеймса и Артура, – на которой они, в вельветовых бриджах, походных ботинках и свитерах с исландскими узорами, стояли на вершине Скиддоу, освещенной лучами солнца. Имоджен ловила себя на мысли, что при других обстоятельствах могла бы влюбиться в одного из них. Но теперь она понимала, что может никогда даже не увидеться с ними, если их убьют на этой ужасной войне, и тогда миссис Латимер больше уже не выйдет из своей комнаты.
Несколько дней спустя Имоджен вернулась домой из школы и увидела, что мистер Латимер опять слушает радио в гостиной.
– Послушай, – сказал он, прикладывая палец к губам, – это выступает премьер-министр…
…Во Франции и Фландрии разгорается ужасающая битва. Благодаря массированной воздушной бомбардировке и тяжелым бронированным танкам немецкие войска смогли прорвать оборону французов…
– О боже, – сказала Имоджен со слезами на глазах, – и ваши чудесные мальчики…
– Да, знаю, девочка… но давай послушаем Черчилля.
…Бок о бок британцы и французы продвигаются вперед, спасая не только Европу, но и все человечество от самой отвратительной и пагубной тирании, которая только оскверняла страницы истории. За ними… за нами, за армиями и флотом Братании и Франции, собираются разгромленные государства и потерпевшие тяжелое поражение народы: чехи, поляки, норвежцы, датчане, голландцы и бельгийцы, на чьи земли опустилась долгая ночь варварства, которую уже не осветит ни одна звезда надежды, если только мы не одержим победы. Мы должны победить, а значит, победа будет за нами.
Эти слова были написаны столетия назад, и они должны служить призывом и стимулом для верных слуг правды и справедливости: «Вооружитесь и будьте мужественны и готовы к сражению, ибо лучше мы погибнем в бою, чем увидим, как погубят наш народ и наши святыни. Такова воля Господа на небесах, и да будет так»[5].
– Аминь, – сказал мистер Латимер, и слезы покатились по его щекам.
На следующей неделе Имоджен получила посылку от матери. Ее принесли в дом, когда она уже собиралась идти в школу. Она тут же поднялась наверх и открыла ее: там были новое летнее платье из бледно-зеленого хлопка с мелким цветочным рисунком, кремовая шелковая блузка, а также письмо от матери. В это время Хелен чистила зубы в ванной. Она вошла в комнату в тот самый момент, когда Имоджен вешала новую одежду на дверь их гардероба.
– Ух ты… новая одежка! Тебе везет, – мрачно сказала Хелен.
– Верно, – согласилась Имоджен. – Мне повезло, но я сильно выросла, и все мои вещи стали мне коротки. Ты заметила, что платье немного длинновато? Но, с другой стороны, я ведь могу его подшить, правда?
Хелен пожала плечами и стала надевать школьную форму. Она и не думала восхищаться новыми нарядами соседки, и Имоджен не могла ее в этом винить. Радоваться такому пустяку, как новое платье, когда в сотнях миль отсюда гибнут молодые люди, – в этом было что-то неправильное. И все равно, несмотря ни на что, Имоджен испытывала радость.