Изложение последующих апокалиптических событий неизбежно напоминает Откровение Иоанна, от спасения Фродо и Сэма орлами со склона рушащейся горы (Откр 12:14) до символа преображения Фродо — Арвен дарит ему «сияющий звездным светом камень»[22], уступая свое место на корабле, отплывающем на Запад. «Побеждающему дам вкушать сокровенную манну и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает» (Откр 2:17). Победная песнь орла «Пойте и радуйтесь, дети Запада, ибо король ваш вновь возвратится»[23], по настрою и тону напоминает нам слова седьмого Ангела Апокалипсиса: «Царство мира содеялось царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков» (Откр 11:15).
Во всем вышеописанном, равно как и в неизменном мотиве смерти и воскрешения, дает о себе знать христианский дух Толкина. Всего нагляднее тонкий подход автора проявляется в финальном повороте сюжета — в пещере Горы Рока. Этот эпизод стоит рассмотреть подробнее; ведь он знаменует важное различие между Фродо и Христом. Фродо — не аллегорический дублер, но полнокровный, самодостаточный характер. На пороге успеха — а свободная воля привела хоббита так далеко, насколько смогла, — он отрекается от миссии и называет Кольцо своим. Проделав с Кольцом столь долгий путь, Фродо уже не в силах с ним расстаться, выдержка его подорвана. То, что он объявляет себя владельцем Кольца, свидетельствует об утрате самообладания, и слова, которые он произносит, достаточно красноречивы. Фродо говорит: «Я передумал, и я не сделаю того, ради чего шел сюда. Я поступлю иначе. Кольцо принадлежит мне!»[24]
Заметьте, Фродо сказал не: «Я надумал… я сделаю»; но «Я передумал… не сделаю». За подобным выбором слов стоит весомая традиция — более того, целая этика. Читатель–христианин, возможно, услышит отголосок слов апостола Павла: «Потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу» (Рим 7:18–19). Подразумевается здесь вот что: этика, или нравственное поведение, строится на том, что мы в силах сделать. Фродо кажется, будто он сам делает выбор — решает объявить Кольцо своим. Но на самом–то деле способность не объявлять Кольцо своим он утратил. Смысл христианской этики — обретение свободы; причем имеется в виду отнюдь не свобода делать что хочешь, но способность поступать правильно.
Рассуждая о провале Фродо, Толкин объяснял его тем, что сами мы силу Зла одолеть не способны, какими бы «хорошими» ни пытались быть (L 191). Подспудно опровергая пелагианскую ересь (согласно которой мы можем достичь совершенства своими собственными силами), Толкин просто–напросто реалистично смотрит на наше положение в падшем мире. Однако это не пессимизм; сами себя спасти мы не способны, но можем быть спасены.
Один из читателей процитировал слова апостола Павла (1 Кор 10:13) о том, что «верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так, чтобы вы могли перенести». В ответ на это Толкин приводит в пример случаи, столь частые в современном мире. Он ссылается на заключенных, которые выходят из тюрьмы сломленными, потерявшими разум, возможно — «с промытыми мозгами». Здесь о немедленном Господнем избавлении речи не идет. Таких людей следует судить по их исходным намерениям, но не по нравственному «падению» под нестерпимыми пытками. Применительно к Фродо, пишет Толкин (L 191), куда лучше подошли бы знакомые строки молитвы «Отче Наш»: «И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого».
По всей видимости, Господь действительно попускает, чтобы мы оказывались в положении, над которым не властны; тогда «облегчение», о котором говорит апостол Павел, зависит от того, стремились ли мы к милосердию или смирению. Именно они и дают возможность спастись, если просто не убежать. Снова Толкин подтверждает, что отнюдь не навязывал сюжету собственной развязки — ее создают сами персонажи, она логически следует из их решений. Фродо действительно заслужил почести, которые воздали ему на Кормалленском поле. Служа своей миссии, он исчерпал все силы и благодаря принесенным жертвам дошел до назначенного рубежа. Возможно, никто другой так далеко бы не продвинулся (L 192).
22
Цитата из романа «Властелин Колец» приводится в переводе Н. Григорьевой и В. Грушецкого.