Она встала, потом вдруг наклонилась и, застав врасплох, поцеловала.
– Долго тебе ждать не придется, – шепнула она.
В ответ Дик улыбнулся. Бинди с Паном ткнулись друг в друга носами, потом Пан запрыгнул Лире на плечо, и они вышли на холодную улицу.
Лира свернула налево, но вдруг остановилась, подумала секунду и перешла через дорогу к Иордан-колледжу.
– Что теперь? – спросил Пан, когда она помахала рукой привратнику.
– Рюкзак.
Они молча поднялись по лестнице в ее старую комнату, заперли за собой дверь, включили газовую лампу, потом закатали ковер и сняли доску. Под ней все оказалось точно в том виде, в каком они его оставили.
Вынув рюкзак из тайника, Лира поставила его на кресло, поближе к лампе. Пан свернулся рядом на столике. Лира расстегнула пряжки. Она была бы рада рассказать деймону, до чего ей не по себе – ей было грустно, она испытывала чувство вины и в то же время сгорала от любопытства, – но говорить с Паном было так трудно…
– Кому мы об этом расскажем? – тихо спросил он.
– Это зависит от того, что мы найдем.
– Почему?
– Не знаю. Может, и нет. Давай просто…
Она замолчала на полуслове. Под клапаном рюкзака, на самом верху, лежала аккуратно сложенная рубашка (когда-то она была белой) и свитер из грубой темно-синей шерсти – и то и другое заштопанное, и не раз. Пара изношенных сандалий на веревочной подошве. Жестяная коробка размером с большую Библию, перетянутая толстыми резинками. Внутри было что-то тяжелое. Лира вертела коробку в руках, но никаких звуков изнутри не раздавалось. Рисунок на крышке почти стерся, но все равно можно было понять, что когда-то в жестянке был турецкий курительный лист. Лира все-таки открыла коробку и увидела внутри несколько флаконов и закрытых картонных коробочек, плотно переложенных ватой.
– Наверное, это имеет какое-то отношение к ботанике, – заметила она.
– Всё? – спросил Пан.
– Нет, еще футляр с туалетными принадлежностями или что-то в этом роде.
В футляре из линялого холста лежали бритва, помазок и почти пустой тюбик зубной пасты.
– Там еще что-то есть, – сообщи Пан, засовывая мордочку в рюкзак.
Лира нащупала книгу – нет, две – и вытащила их. Обе, к несчастью, были на неизвестных ей языках, но, судя по иллюстрациям, одна могла быть учебником по ботанике, а во второй, судя по столбцам недлинных строк, была напечатана большая поэма.
– Но и это еще не все, – заметил Пан.
На самом дне лежала пачка бумаг. Три или четыре статьи из научных журналов, все о растениях; маленькая потрепанная записная книжка, в которой, кажется, были имена и адреса со всей Европы и не только; несколько засаленных и покрытых пятнами страниц, исписанных от руки едва различимыми карандашными строчками. Журнальные статьи были на латыни и немецком, но эти записки – на английском.
– Ну что, – спросил Пан, – прочитаем?
– Конечно, но только не здесь. Тут ужасное освещение. Непонятно, как мы вообще тут работали.
Лира сложила исписанные карандашом страницы и сунула их во внутренний карман пальто, а все остальное положила на место и только после этого отперла дверь, собираясь уходить.
– А мне будет позволено их прочесть? – спросил Пан.
– О, ради бога!
Возвращаясь в колледж Святой Софии, оба не проронили ни слова.
Глава 5. Дневник доктора Штрауса
Лира сварила себе горячего шоколатля и, пододвинув лампу поближе, села за столик у камина. Записки из рюкзака были сделаны карандашом: несколько страниц линованной бумаги, судя по всему, вырванных из школьной тетрадки. Пан устроился рядом – подчеркнуто держась на расстоянии от руки Лиры, но достаточно близко, чтобы читать вместе с ней.
Из дневника доктора Штрауса
Ташбулак, 12 сентября
Чэнь, погонщик верблюдов, говорит, что однажды бывал в Карамакане и оттуда сумел проникнуть в самое сердце пустыни. Я спросил его, что он там видел. Он сказал: все охраняют жрецы. Он употребил именно это слово, но только потому, что лучшего подобрать не смог. Вроде солдат, сказал он, но жрецы.
И что же они охраняют? Он сказал, какое-то здание. Что внутри, он так и не узнал. Они его не пустили.
Что за здание? Насколько большое? Как оно выглядело? Большое, сказал он, самое большое на свете. Как огромная дюна. Из красного кирпича и очень древнее. Не такое, как люди строят. Может, это был холм или гора? Нет, правильной формы. И красное. Но не как дом для жилья. Может, это был храм? Он пожал плечами.
На каком языке говорили эти стражи? На всех языках, сказал он. (Полагаю, он имел в виду все языки, которые сам знает, а знает он немало. Подобно многим своим собратьям-погонщикам, он владеет дюжиной наречий, от мандаринского до персидского.)