Кирилин Дмитрий Борисович, аспирант ЛГУ им. Жданова.
Маковская Антонина Федосеевна, старший научный сотрудник Русского музея.
Двое последних в штате архива не числились, занимались исследовательской работой, появлялись в архиве нерегулярно. Следовательно, вряд ли имели с покойной близкие отношения.
Думая о деле, он старался не допускать ничего личного в свои рассуждения, даже Галю по имени в мыслях не называл. Так было легче.
В кабинете стояла звенящая тишина, строго тикали часы. Он сидел за столом и малодушно изобретал, чем бы еще себя занять.
— Старый ты эгоист, — одернул он себя наконец. — Пацан дома один сидит, ждет тебя, а ты отсиживаешься в кабинете.
Но домой идти он действительно боялся. Знал, что Костя ждет его и, едва Сергей переступит порог, выскочит в прихожую. И в глазах его будет жгучий немой вопрос: ты нашел убийцу моей матери?
И Сергею снова будет нечего ответить.
Капитан Коростылев тяжело вздохнул, поднялся из-за стола, нахлобучил ушанку, вздохнул протяжно, потер рукой заросшую щетиной щеку и вышел из кабинета.
В квартиру зашел тихо, не бухая привычно дверью. Но Костик все равно услыхал, вышел в коридор. Взглянул на Сергея и по его виноватому лицу все сразу понял. Как всегда, ничего не сказал — пошел прямо на кухню ставить чайник и греть картошку. Баба Даша уже спала. Она всегда рано ложилась, по старой деревенской привычке, и вставала ни свет ни заря. Так что в квартире они все равно что одни были.
Пока Костик хозяйничал и накрывал на стол, Сергей успел умыться и переодеться. Когда сел за стол, Костя как раз внес в комнату тяжелую чугунную сковородку.
— Себе-то положи, наверное, голодный уже, — заглядывая Костику в глаза, предложил он. Тот, как заправская хозяйка, наваливал ему дымящуюся, с золотистой корочкой картошку со сковороды.
— Да нет, я ел. Мы с Дарьей Федоровной ужинали.
Костик налил ему чай и достал из буфета сахарницу.
Сергей крякнул и посмотрел на стол. Справа от тарелки лежал нож, слева вилка. Нож был большой, с деревянной ручкой. Обычный кухонный нож, других у него в хозяйстве не было. Но Костик всегда накрывал на стол, как учила мама. И Сергей Игнатьевич неловко, стесняясь собственной дремучести, взялся за приборы.
— Как в школе сегодня? — Он изо всех сил старался отвлечь Костика, наблюдающего за его руками.
— Да ничего, — протянул он так, что Сергей напрягся. По лицу мальчика было видно, что-то его тревожит.
А ведь он лично ходил к директору, объяснял ситуацию. Просил быть к парню внимательнее.
— Дядя Сережа, а меня теперь в детский дом сдадут? — словно о чем-то неважном, спросил Костя. И в угол комнаты глазами уткнулся.
— В детский дом?
Об этом Сергей до сих пор не думал, некогда было.
— Сегодня Василиса Антоновна сказала, что один я жить не могу, а родственников у меня нет, поэтому меня будут в детский дом определять. — Голос звучал напряженно, глухо.
— Да-а. Наверное, она права.
В комнате повисла тяжелая тишина. Костя как-то сник, сжался и сидел, не двигаясь, со скорбно согнутой спиной.
— Гм, — прокашлялся Сергей Игнатьевич и сбивчиво начал: — Я, Костя, вот что подумал. Мы же вроде все равно, это, вместе жить собирались, то есть еще до…
Да что он мямлит, как девица на выданье, рассердился на себя Сергей.
— Осиротели мы с тобой, Константин, так давай уж вместе держаться. Если ты, конечно…
Договорить он не успел — Костя сорвался с места, обхватил его за шею, так крепко, что Сергею даже дышать тяжело стало.
Он обнял мальчика, прижал к себе, тихо забормотал, борясь с комом в горле.
— Ничего, Костик, ничего. Мы справимся. Должны справиться, мы же с тобой мужики. Верно?
Костя всхлипнул и, оторвавшись от него, вытер рукавом глаза.
— А можно мне завтра домой сходить за вещами? — спросил робко.
— Конечно. — Сергей обрадовался, что тема сменилась. — Сходи. И еще знаешь что? Я машину на работе попрошу, мы все книги сюда перевезем, и вещи, и занавески мамины на окна повесим. А насчет комнаты я похлопочу. Может, еще удастся ее за тобой оставить. Ты уже парень взрослый. Год-другой — школу окончишь, институт, а там женишься, глядишь, куда ж вам с женой деваться тогда? Ничего. Не боись. Мне товарищи помогут.
Он успокаивал себя и Костика и удивлялся, что сам до сих пор не подумал о таком очевидном деле.
Глава 7
Ленинград, 1975 год
— Дядя Сережа усыновил меня после смерти матери, — спокойным голосом рассказывал Константин Коростылев. Высокий, широкоплечий, в черном военно-морском мундире, капитан второго ранга в кабинете Терентьева смотрелся очень солидно. — Это было в 1956 году, мне было четырнадцать лет. После смерти матери я остался один, и, по идее, меня должны были в детский дом забрать, потому что родственников не было. Спасибо дяде Сереже, пожалел сироту.