В этот раз первой снова заговаривает Шарлотта, спрашивает, в этом ли районе я живу. И выглядит практически разочарованной, когда я отрицательно качаю головой.
– Нет, но мне тут очень нравится. Особенно ваш дом. Я не только из-за включенного света к вам постучалась. Еще потому, что у вас лучший почтовый ящик.
– Почтовый ящик?..
– На нем моя любимая птица.
– Павлин?
– Ну да, это звучит глупо… Я просто часто хожу мимо вашего дома, и он для меня как ориентир – полпути до автобусной остановки.
Шарлотта выглядит польщенной.
– Этот ящик мне мама подарила, вроде как в шутку. Но я к нему прикипела, – объясняет она и коротко смеется. – Удивительно, как соседи еще не подали жалобу, что я порчу стиль всей улицы.
Этот почтовый ящик стоит на птичьих лапках, сам он весь в голубых и фиолетовых перьях. Еще у него глаза сияют, как велосипедные фликеры. Никогда ничего подобного не видела.
– А мне кажется, он классный. И у вас вообще отличный дом.
После этих слов мои губы вдруг горестно искривляются. Потому что я должна была расти в таком доме. С обоими родителями. И чтобы все было спокойно и ясно.
– Спасибо, – отрешенно произносит Шарлотта. Может быть, я сказала лишнего? Я срочно пытаюсь придумать, как мне разрядить возникшее напряжение. Что вообще любят люди в пригородах? Сказать что-нибудь хорошее про семью и детей? Я смотрю на ее безымянный палец и замечаю тонкое бриллиантовое кольцо. Ну что ж, неплохая возможность.
– Красивый мужчина. Как его зовут? – меняю я тему и киваю на один из снимков, где Шарлотта рядом с каким-то брюнетом. Они крепко обнимают друг друга, глаза у них сверкают – ну или, может, просто чуть стеклянные, потому что они выпили… А вот фото рядом явно очень старое. Они стоят на каком-то стадионе, наверное, еще в колледже, одеты в одинаковые футбольные майки и широко улыбаются в объектив камеры. Мужчина выглядит совсем не так, как я себе представляла. Интересно, тот ли это парень, из-за которого все пошло наперекосяк?
– Ной, – отвечает она, и ее голос смягчается. – Это мой Ной.
– Вы отличная пара, – отмечаю я и принимаюсь растирать шею полотенцем.
– Я его очень люблю.
Теперь, когда речь зашла об этом Ное, Шарлотта словно засветилась изнутри. На ее лице расцвела широкая улыбка.
Ну что ж, теперь я хоть вижу ее преимущество. По крайней мере, у нее идеальные зубы. С улыбкой на губах она даже похожа на достойного человека, а не на угрюмую ведьму.
Вот только она кто угодно, но не достойный человек.
Шарлотта подходит к окну и отодвигает штору, чтобы выглянуть в окно. Я смотрю туда же – дождь потихоньку начинает утихать. Она переводит взгляд на меня, и лицо у нее такое, будто она принимает тяжелое жизненное решение.
– Пока мы тут ждем… Я печенье испекла. Хочешь попробовать?
– С удовольствием.
– А что-нибудь попить? Молоко пойдет? – кричит она из кухни.
– Да, спасибо, – отвечаю я и слышу, как с грохотом открывается и закрывается посудный шкафчик. Позвякивает стекло, а затем Шарлотта возникает из ниоткуда с тарелкой – прямо заправская степфордская жена. Я робко принимаю из ее рук стакан молока и одну-единственную печеньку, хотя сейчас съела бы таких целую тарелку.
– Выглядит просто восхитительно. Они из чего?
– Домашний рецепт, – улыбается Шарлотта. – Сникердудль. Мамин любимый.
Я удивленно наклоняю голову набок. Понятия не имею, что это. Название вообще похоже не на еду, а на какую-нибудь новомодную породу собак, скрещенную с пуделем. Я часто вижу, как такие носятся по нашим улицам, словно маленькие пушистые пони.
– Сахарное печенье с корицей, – объясняет Шарлотта.
– Так вот чем так вкусно пахло.
Я решаю, что это лучшее печенье в моей жизни, когда торопливо прожевываю первый кусок. Хватаю с тарелки еще одно, едва закончив с первым – то есть очень, очень быстро. Второе жую уже медленнее, не забывая запивать молоком. Между мной и Шарлоттой на какое-то время повисает тишина, нарушаемая только бормочущим телевизором.
– Кажется, тебе понравился рецепт моей мамы?
– Просто объедение, – заверяю я. Мой живот вдруг издает урчание, и мы обе смеемся. – Думаю, мой желудок согласен.
– А в какой части города ты живешь?
– Минутах в пятнадцати отсюда.
Я слизываю с губ остатки корицы и сахара, уставившись в пламя камина.
Шарлотта хлопает себя ладонями по коленям, словно сейчас собирается встать и сказать, что я уже засиделась и мне пора идти.