Папа делает к ней еще шаг, и бабушка ведет его на кухню – я не могу разобрать их приглушенные голоса. Рев сирен полицейских машин наполняет весь дом, заглушает любой другой звук, даже телевизор и радио. Затем слышится визг шин у подъездной дорожки.
Взгляд бабушки блуждает, останавливаясь то на маленьком кухонном окошке, то на раковине. Затем она смотрит на меня через плечо и говорит:
– Элли, марш в свою комнату.
Я ее не слушаю. Мои ноги словно приросли к зеленому лохматому ковру в гостиной, и я во все глаза смотрю на взрослых.
– Папочка?
Он быстро подходит ко мне, крепко обнимает, его поцелуй оставляет влажный след на щеке – обычно я это ненавижу, но сейчас это почему-то чувствуется правильным. Запах дезодоранта «Олд Спайс» липнет к коже.
– Послушай бабушку, Птенчик.
Раздается пронзительная трель дверного звонка, затем – громкие удары. Я слышу низкий голос, который произносит самые ужасные слова в этой части города:
– Это полиция!
Папа опирается на стол, продолжая шептать что-то бабушке. Мама неподвижно сидит на диване. Ее голубые глаза равнодушно следят за тем, как полицейские подходят к папе, сжимая в руках блестящие металлические браслеты.
– Я знала, что рано или поздно он кого-нибудь убьет, – бормочет мама и перекатывается на другой бок, спиной к папе. Спиной ко всем нам.
Так арестовывают моего отца. Я плачу, я кричу в голос, но двое мужчин – один из них молодой, другой уже начинает лысеть – не обращают на меня никакого внимания. Его заковывают в наручники и заталкивают в машину. Я стою и в ужасе смотрю, как его фланелевая рубашка и строительные ботинки исчезают из виду.
Глава 1
Элли
Наши дни
Надо мной нависает голубое, безоблачное небо, а впереди извивается лента асфальта и уходящее в бесконечность море травы. Я непроизвольно прикрываю глаза, когда из-за поворота появляется знакомый вид. Каждый раз он застает меня врасплох. Ты долго едешь по длинной прямой дороге, затем извилистый крутой поворот – и вот он, сложенный из кирпичей тюремный блок для мужчин-заключенных.
Я снова закрываю глаза и словно наяву вижу, как сотни мужчин колотят кулаками по бетонным стенам. На них нет рубашек – они обнажены по пояс, они режут руки о колючую проволоку, которой обнесен периметр, тщетно пытаясь найти выход. Должно быть, так и выглядит ад.
Обитатель такого места часто в чем-то подобен золотой рыбке, которую ты выиграл на городской ярмарке, – полуживая, она безучастно смотрит на тебя огромными глазами сквозь прозрачный полиэтиленовый пакетик. Ее судьба предрешена – остается только вяло трепыхаться в тепловатой воде в ожидании, когда ты вернешься домой и будешь вынужден бросить ее безжизненное, раздутое тело в унитаз и нажать на кнопку смыва.
Большинство заключенных заслужили свое место здесь, оказались в неволе совершенно не случайно. Но только не он. Он совершенно не заслужил быть запертым здесь с теми, кто действительно представляет опасность для общества.
Я скрещиваю руки и крепко обнимаю себя за локти, чтобы ненароком не потянуться к дверной ручке. По счастливому стечению обстоятельств ближайшая ко мне дверь сломана. Выкидываться из машины на полном ходу – не самая умная мысль на свете, но то, что меня сейчас ждет, кажется не более привлекательным. Мне придется пройти через всевозможные заборы, пропускные пункты, тюремных охранников, досмотры, через целую кучу комнат и коридоров, чтобы в конце концов сесть на неудобный стул и оказаться лицом к лицу с ним. И сейчас это пугает меня чуть не до смерти. Пугает сильнее всего, что было в моей жизни. Если он не сможет помочь…
Моя приемная мать, Диана, бросает на меня взгляд. Она носит бифокальные очки, когда водит машину, и в этих очках ее карие глаза выглядят огромными. То, что она решила подвезти меня до тюрьмы, удивительно. Диана ненавидит делать для меня что-то, что выходит за рамки ее опекунских обязательств.
«Вряд ли встречу с твоим отцом в тюрьме можно назвать веселым пикником», – проносится у меня в голове ее голос. Я имею право на одну встречу в месяц и всегда отмечаю их в календаре. Каждый раз она почему-то об этом забывает, и список ее бессмысленных оправданий все растет. Обычно мне приходится либо просить Джастина, моего парня – у него-то есть машина, либо не ехать вовсе.
– Ты в порядке? – спрашивает Диана, приглушая звук радио. Вместо звуков песни группы «Битлз», вещающей что-то о вчерашнем дне, машину заполняет звук белого шума. Вчерашний день меня занимает меньше, чем мое детство. Детство, в котором я бы сидела в одной машине с моими настоящими родителями, а не с этой странной женщиной, которую я не могу воспринимать как близкого человека.