Выскакивает ее фотография – темно-каштановые волосы, модная стрижка в стиле боб. У нее все еще спортивная подтянутая фигура и прежняя слегка кривоватая улыбка. В графе «профессия» значится «акушерка». Кроющаяся в этом ирония чуть не заставляет меня рассмеяться. Ну да, если своих детей у тебя никогда не будет, почему бы тебе не помогать другим их рожать.
Старая привычка берет свое, прежде чем я успеваю остановиться, и я нервно вбиваю в поле ввода еще одно имя из прошлого. И тут же рефлекторно осматриваюсь – словно он может появиться прямо из воздуха посреди моей гостиной. Мой взгляд падает на дверную задвижку – надежно ли она заперта?
Щеки краснеют, когда я представляю, что сказала бы доктор Эверетт, будь она сейчас в комнате. Особенно хорошо представляется разочарованный взгляд, выражающий все, что она думает о моих способах убить время.
Джонатан Рэндалл. На экране всплывает статья за статьей.
«В Канзасе осужден мужчина с долгой историей безрассудного поведения»
«Мужчина, недавно обвиненный в ДТП со смертельным исходом, теперь обвиняется в покушении на убийство»
«Семейное насилие, закончившееся убийством»
Кровь стремительно приливает к голове, меня мгновенно охватывает чувство отчаяния. Я подтягиваю ноги к груди и прячу лицо в ладонях, частит пульс: я чувствую, как начинается паническая атака.
Звонит телефон, и я срываюсь с места. Слава богу, можно на что-то отвлечься. Раньше, пока еще не накрутила себя, я оставила Ною сообщение на голосовую почту. Так что, будучи уверенной, что он мне перезвонил, я даже не смотрю на экран телефона. Он сам сказал, что наберет меня перед тем, как сесть на самолет.
Но до того, как я успеваю сказать хоть слово, из трубки звучит гортанный, мурлыкающий голос – совсем не голос Ноя.
– Наконец-то мы можем поговорить, дорогуша.
Мой желудок падает куда-то вниз, как будто я только что заложила мертвую петлю на американских горках. Притом несколько раз подряд.
– Нэнси, – удивляюсь я и сжимаю пальцы. – Как ты нашла мой номер в этот раз? Я только что его сменила. Снова.
– Я надеюсь, скоро ты поумнеешь и перестанешь пытаться сменить номер, раз уж мне каждый раз удается найти новый, – тут же выдает она, затем раздраженно вздыхает. – И вообще, разве можно так разговаривать с собственной матерью?
– Моя мать мертва, – холодно отвечаю я.
– Ты всегда была немного мелодраматична.
– Что ты хочешь, Нэнси?
– Чтобы ты перестала меня игнорировать, – хмуро говорит она. – Как долго ты собираешься меня винить?
– Ты написала ему письмо.
– Он в тюрьме уже десять лет, Шарлотта.
– Этого слишком мало.
– Ребенку нужен ее отец.
– У нас был ребенок, которому нужен был отец, – я говорю все громче. – А ему почти что сошло все с рук из-за тебя.
– Я сказала правду, – твердит она, а затем указывает: – он провел там достаточно времени.
– Это только ты так думаешь.
– А на психотерапии тебе ничего не говорят о необходимости прощать?
Я ничего не отвечаю, и между нами повисает напряженное молчание.
– Не надо больше обо мне беспокоиться, Нэнси. У меня все нормально. Но когда мы разговариваем, то каждый раз начинаем ворошить прошлое, а я не могу больше на него оглядываться. Уверена, ты можешь меня понять. Так что я пойду, ладно?
И не дожидаясь ответа, я вешаю трубку. Потом отключаю телефон и запихиваю его под диванную подушку. Скорчившись на диване, я волей-неволей представляю себе то утро одиннадцать лет назад. Тогда мы с мамой все еще были родными людьми.
На дворе стоит середина января. Проснувшись, я понимаю, что электричество во всем доме накрылось. Сначала я звоню электрику, а потом, сразу же после этого, своему парню – Джонатану. Меня переадресовывают на автоответчик, как будто телефон отключен. Я звоню снова. Ночью Джонатан всегда ставит телефон на зарядку, но, может быть, электричество вырубилось еще ночью?
Мне нужно согреться и выпить чашку кофе, так что я быстро чищу зубы, шнурую ботинки и выдвигаюсь на машине к дому своей матери – благо до него всего несколько километров. Снегоуборщики еще не успели добраться до нашей улицы, заканчивающейся тупиком, так что дорога скользкая ото льда. Обычно путь занимает минут пять, но мне приходится сильно сбросить скорость, так что я добираюсь все двадцать пять минут.
Весь мир выцвел – остался только белый лабиринт, составленный из долгих километров блеклого пейзажа. Я включаю обогрев на полную мощность и растираю одетые в перчатки ладони, не забывая выискивать взглядом блестящие участки льда на дороге. В некоторых местах лед почернел от грязи, его можно просто не разглядеть, и тогда автомобиль пойдет юзом.