Питер Чейни
Тайное становится явным
Peter Cheyney: “You Can't Keep the Change”, 1940
Перевод: И. Миронов
Глава I
Легкие деньги
Часы над камином пробили семь.
Лучик майского солнца, выглянувшего после проливного дождя, пробился через неплотно прикрытые тяжелые бархатные портьеры, косо скользнул по большому дивану, на мгновение задержался в просторной, обставленной дорогой мебелью спальне, и, очевидно, разочаровавшись увиденным, исчез. А на улице вновь начался ливень.
Дверь, соединявшая гостиную со спальней, медленно приоткрылась, и в проеме появилась рыжая голова Эффи Томпсон, а затем и она сама. Она остановилась, упершись рукою в бедро, и сузившимися зелеными глазами внимательно оглядела пребывавшую в беспорядке комнату, в которой от дверей до дивана на полу были разбросаны брюки, пиджак, жилетка, рубашка и все, что хотите.
Вздохнув, она вошла в комнату и стала собирать одежду, складывая ее на стул.
На диване, растянувшись во весь рост, в одном нижнем белье из шелка цвета морской волны, лежал Кэллаген. На одной ноге был синий шелковый носок и начищенный ботинок. С большого пальца другой ноги небрежно свисали подтяжки.
Сложив руки на животе, он спал глубоким, мирным сном. Его широкие плечи еле умещались на диване, талия была тонкой, бедра узкими. На худощавом лице выдавались скулы, так что оно казалось еще более узким. Его черные непослушные волосы были спутаны.
На полу рядом с диваном валялась полупустая бутылка одеколона, возле которой лежала пробка.
Эффи Томпсон закрутила пробку и стояла, глядя на лицо Кэллагена. Она посмотрела на его губы и удивилась, какого черта они ее так заинтриговали.
Кэллаген что-то пробурчал во сне.
Она вышла из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь, и через гостиную прошла в коридор. Там она села в лифт и спустилась в офис, расположенный двумя этажами ниже.
Пересекая коридор, ведущий ко входу в офис, она продолжала размышлять, почему Кэллаген напился, и предположила, что причиной была женщина. У Кэллагена всегда все начиналось и кончалось пьянкой. Интересно, что он отмечал в этот раз, — начало чего-нибудь с кем-нибудь или конец…
С ее губ сорвалось очень нехорошее слово.
В кабинете Кэллагена сидел Николлз. Раскачиваясь на стуле, он курил сигарету и пускал кольца дыма. Он был широкоплеч, немного располневший в талии. На его круглом, добродушном лице светились умные, проницательные глаза.
Когда Эффи Томпсон, направлявшаяся к рабочему столу Кэллагена проходила мимо него, он запел песенку «У тебя талия как у змеи» и одновременно, с поразительной скоростью развернулся на стуле и попытался ладонью шлепнуть ее по наиболее выдающейся части ее тела. Она успела увернуться и произнесла:
— Послушай ты, чертов канадец. Я уже говорила тебе, чтобы ты не распускал руки. А то заработаешь по голяшкам.
Николлз вздохнул.
— Послушай, милая, — сказал он печальным голосом. — Будь человеком. Почему мужчина не может тебя шлепнуть? Это что, неестественно?
Она села за стол и стала приводить в порядок разбросанные на нем бумаги.
— А почему это должно быть естественно? — спросила она.
В ее зеленых глазах была злость.
Николлз порылся в кармане пиджака, достал новую сигарету и прикурил ее от непогашенного окурка. Затем, не выпуская сигарету изо рта, он издал вздох, которому предназначалось быть трагическим, но это скорее напоминало вздох кита, всплывшего за глотком свежего воздуха.
— У каждого мужика есть своя слабость, милая, — произнес он. — Ты что, никогда не знала об этом? Я имею в виду у каждого нормального мужика. Ну хорошо. А моя слабость — это бедра. Я к ним неравнодушен. Я всегда был и буду к ним неравнодушен. В широком смысле, я имею в виду.
Он передвинул сигарету в другой уголок рта.
— Некоторые парни думают, что самое главное — это лодыжки, — продолжал Николлз почти мечтательно, — другим нравится лицо, красивая прическа или осанка, или манера речи. А мне — бедра. И я могу встать и объявить на весь этот бестолковый мир, что когда я вижу твои бедра, то бедра дам, которых я встречал в жизни, не идут с ними ни в какое сравнение. И я хочу сказать тебе, что перед тем как умереть, я собираюсь хорошенько шлепнуть по ним и затем умру счастливым.
Она поправила рыжий завиток волос и произнесла:
— Николлз… Таких гадостей мне никто никогда не говорил. Ты…
Он ухмыльнулся.
— Неужели? — спросил он. — Послушай, а, может быть, ты бы и не возражала, если бы тебя шлепнул подходящий парень… Вот если бы это сделал Слим?..