Третий урок автор книги получил от шамана Григорьева. На вопрос, как шаман может обратиться к чучуне, ибо он должен уметь общаться со всем сущим, и с какими духами тот, в свою очередь, связан, Григорьев ответил, что такого духа нет. Дескать, чучуна виден абсолютно всем, даже оставляет следы, его иногда убивает человек. А духи же невидимы, и ни один из них еще не был сокрушен человеком.
Итак, чучуна не дух. Это существо, обитающее в наши дни в Якутии. Это мнение специалиста.
Не будем следить за всеми движениями мысли автора книги по мере овладения теми или иными знаниями, в том числе и совсем фантастическими предположениями.
В поисках истины Гурвич разыскал и расспросил многих людей, тем более, что территориально он не сидел на одном месте. Это и Афанасий Шумилов, случайно наткнувшийся в кустарнике на мертвого чучуну. И сын Винокурова, рассказавший о встрече своего отца с существом в низовьях Лены (кончилось событие тем, что охотник выстрелил в направлении чучуны из берданки и услышал в ответ крик, убил или ранил — не знает, так и не решился сходить посмотреть). Кстати, слух об этой встрече в свое время облетел всю тундру.
За какие только версии ни пытался ухватиться автор ради отыскания корней подобных рассказов. Все оправданно. В самом деле, оскорбительно знать и не уметь объяснить чем-нибудь традиционным. Пользовался автор и ссылками на гнетущее влияние северной природы на людей, голодные годы, обычное зимнее недоедание, трудности кочевого быта, тягу к вере в чудесное, которая сильна практически у каждого народа. Автор предельно честен. За это ему спасибо. Но разве любое из перечисленных оправданий может служить причиной видения существа таким количеством людей, причем, всеми одинакового? Далее у автора возникают совершенно четкие мысли: “Здравый смысл, видимо, никогда не покидал людей даже в ледяном краю. Слепой веры в чудеса не было“.
Записал И.С. Гурвич сведения от людей, убивавших чучуну, по Яне, Оленеку, Индигирке, Верхоянью. “Получалось, что какие-то люди-одиночки… в начале пятидесятых годов нашего века иногда подходят летом не только к рыбалкам русских и якутов, но и к стойбищам колымских оленеводов — эвенков, юкагиров. Зачем-то свистят и бросают камни. Более того, они беспокоят и колымских чукчей“.
Рушится еще одно предположение автора — будто именно так ведут себя оленеводы — пришельцы из чужих краев (в частности с Чукотки), разведывающие новые пастбища в Якутии. Он продолжает поиск версии.
В конце-концов, после огромной, заслуживающей всяческого уважения работы, И.С. Гурвич приходит к ряду очередных, с моей точки зрения, заблуждений. С ними он уже не пытается бороться сам, как во всех предыдущих случаях. Появление таких человекоподобных можно свести якобы к древнему обычаю северных народов, не позволяющему людям, потерпевшим бедствие на море, возвращаться в родные селения и даже искать где бы то ни было пристанища среди людей. (Знаете, по русской пословице: “Что с возу упало, то пропало“. То есть уже отдано как некая неизбежная жертва или дань духам природы.) Из этих людей вроде бы и формируются одиночки-бродяги северной тундры. Хочется воскликнуть: “Побойтесь Бога!“ Ведь эти “люди“ даже по-иному называются — тэрыкы. И сами они у меня под подозрением. Не потому, что я такой фанатик своей темы, а потому, что все факты, собранные по таким персонажам народных рассказов, свидетельствуют совсем о другом. Даже вдруг, если это и так, то почему они, все гладкокожие от рождения, люди современного типа сразу покрывались волосами, ходили босыми зимой в шестидесятиградусные морозы (все же Верхоянье — полюс холода!), полностью сразу лишались речи и т. д. Вот это-то как раз выглядит сказкой! Ибо биологически невозможно.
Сведения, собранные в Якутии моим коллегой, безвременно погибшим в Ямало-Ненецком округе в поисках таинственного зверя, Владимиром Михайловичем Пушкаревым, свидетельствуют скорее о верности самых первых предположений И.С. Гурвича, как и всех его предшественников. Кое-какие данные, полученные Владимиром Михайловичем, были опубликованы до выхода в свет книги “Таинственный чучуна“. На фоне всего моего повествования и разбираемой книги свидетельства о двадцатых-пятидесятых годах В.М. Пушкарева соответствуют уже сложившемуся у читателя представлению.
Вот типичный рассказ о чучуне, записанный Владимиром Михайловичем в том же Верхоянье (речка Хобойотту) со слов члена оленеводческой бригады Татьяны Ильиничны Захаровой.