Но всегда находились многие, кто желал бы присутствовать: гостей поощряли распространять славу наших трудов, а после Общество всегда было неизменно веселым и непринужденным. Я немедля попросил мистера Ольденбурга оказать мне услугу и пригласить сеньора де Моледи быть почетным гостем внушив этому господину, что его присутствие будет высоко оценено.
Этот де Моледи представлял в Англии Испанию и был близким другом Карасены, губернатора Испанских Нидерландов и ненавистника всего английского. Невозможно было помыслить, что его оставили в неведении относительно замышляемого покушения на короля пусть даже он был слишком благоразумен, чтобы интересоваться подробностями. Внести переполох в ряды заговорщиков проще всего было взявшись за него. Если мое вмешательство принесет плоды и вызовет полезный отклик, я получу необходимые доказательства и буду наконец в состоянии изложить мои подозрения с надеждой, что мне поверят.
Собрание в тот вечер было многолюдным, хотя послания, прочитанные мистером Ольденбургом по обыкновению тусклым и невыразительным голосом, едва ли заслуживали внимания. Один доклад по геометрии параболы был столь же нелепым, сколь и невнятным. Мое мнение стало решающим, и автор вкупе со своей писаниной без долгих слов был отвергнут. Другой - мистера Рена о солнечных часах - был, как свойственно сообщениям этого прекрасного человека образчиком изящества и отточенной простоты, но существенного значения не имел. Послания заграничных корреспондентов принесли обычный урожай любопытных заметок с примесью напыщенности и логических ошибок. Единственно важной, как мне помнится (и сверившись с протоколом заседания, я вижу, что память мне не изменила), стала превосходная лекция мистера Хука о его опытах с микроскопом собственного изготовления. Какое бы отвращение ни внушала его личность, он был искуснейшим мастером в нашем скромном кружке, тщательным в наблюдении и педантичным в записях. Его открытие целых миров, таящихся в капле простой воды, ошеломило всех нас и подтолкнуло на трогательную речь мистера Годдарда, который пылко ставил Господа, и Его творение, и Его доброту, каковая позволила Его созданиям постичь новое в Его Промысле. На том торжественное заседание завершилось молитвой, и желающие остались поглядеть на опыт с собакой.
По выражению лица де Моледи я понял, что завывания мучаемого животного ему, как и мне, противны, а потому подошел сказать, что никто не почтет оскорблением собранию, если он не станет присутствовать при живосечении. Во всяком случае, я не намерен тут оставаться, и если он пожелает распить со мной бокал вина, я буду весьма польщен.
Он согласился, и я, успев обо всем распорядиться заранее, провел его в комнату, которую Рен держал в Грэшем-колледже, где нас уже ждала добрая мадера.
- Надеюсь, вы не сочтете занятия нас, людей любознательных, чересчур отталкивающими. Знаю, они могут показаться странными, и некоторые считают их нечестивыми.
Мы говорили на латыни, и я с удовольствием нашел, что его беглость в этом благословенном языке не уступала моей. Он показался мне любезнейшим искусителем, и, если все испанцы походят на него, нетрудно понять, как мистер Беннет который придавал такое значение утонченности манер, мог поддаться соблазну полюбить этот народ. Я же был далек от того, чтобы обмануться подобными пустяками, ибо слишком хорошо знал, что прячут за этими прекрасными манерами.
- Напротив, я нашел это в высшей степени поучительным и уповаю, что все любознательные умы христианского мира объединятся в непринужденном общении. У нас в Испании также найдется немало тех, кто питает интерес к подобным опытам, и я с готовностью представил бы их вашему Обществу если вы сочтете это приемлемым.
Я выказал притворный восторг и напомнил себе предупредить мистера Ольденбурга об этой опасности. Испания - страна, где все научные изыскания подвергаются безжалостным гонениям, и полагать, что такие изуверы желают общения с нами, было бы смешно, не будь это столь возмутительно.
- Должен сказать, я рад знакомству с вами, доктор Уоллис, и еще более приятна мне возможность поговорить с вами наедине. Разумеется, я премного о вас наслышан.
- Вы меня удивляете, ваше превосходительство. Не знаю, как мое имя могло достигнуть ваших ушей. Я и не предполагал, что вы питаете интерес к математике.
- Лишь незначительный. Бесспорно, это возвышенное занятие, но я слишком слаб в цифрах.
- Какая жалость. Я давно убедился в том, что логический ход чистой математической мысли - лучшее образование, какого только можно желать.
- В таком случае должен сознаться в собственных недостатках, ибо величайшее мое увлечение - каноническое право. Но я узнал о вас не благодаря вашим познаниям в алгебре. Скорее благодаря вашему дару постижения тайнописи.
- Уверен, все слышанное вами крайне преувеличенно. Я обладаю лишь скромными способностями на этом поприще.
- Ваша слава лучшего криптографа в мире столь велика, что я спрашивал себя, не захотите ли вы поделиться познаниями.
- С кем?
- Со всеми людьми доброй воли, которые жаждут пролить свет во тьму и упрочить мир между всеми христианскими державами.
- Вы хотите сказать, мне следует написать об этом книгу?
- Возможно, и так, - с улыбкой ответил он. - Но книга требует времени и к тому же не принесет вам большой награды. Я думал скорее о том, не захотите ли вы поехать в Брюссель и дать наставления некоторым юношам, которые окажутся, я уверен, лучшими учениками, каких вам доводилось встречать. Разумеется ваши труды будут щедро вознаграждены.
Дерзость испанца меня ошеломила; он с такой непринужденностью и ловкостью подбросил это предложение, оно сорвалось с его уст столь естественно, что даже не вызвало у меня негодования. Разумеется, не было ни малейшего основания полагать, что я стану хотя бы рассматривать подобное предложение; возможно, он это знал. За свою карьеру я таких предложений получал немало и отклонял их все. Даже добрым протестантским державам я отказывал в каком-либо содействии, а недавно отверг намек, что мне следует дать наставления в моем искусстве мистеру Лейбницу. Я всегда был исполнен непреклонной решимости оставить мои познания на службе только моей стране, и никому более, и не дать им попасть в руки той державы, которая может стать ей противником.
- Ваше предложение столь же щедро, сколь мала моя ценность, - ответил я. - Но, боюсь, мои обязанности в университете не позволяют мне путешествовать.
- Какая жалость, - отозвался он без тени разочарования или удивления. Предложение, конечно, остается в силе, буде ваши обстоятельства изменятся.
- Вы оказали мне большую честь, и я чувствую себя обязанным сейчас же отплатить вам за доброту, - сказал я. - Я должен сообщить вам, что ваши враги плетут заговор с целью запятнать вашу репутацию и распространяют для того непристойнейшие слухи.
- И это вы почерпнули из своих занятий?
- Не только. Я знаю многих титулованных особ и часто беседую с ними. Позвольте сказать вам откровенно, сударь, я и впрямь считаю, что вам следует дать возможность защитить себя от досужего злословия. Вы недостаточно долго пробыли в нашем королевстве, чтобы понимать, какую власть имеют слухи в стране, отвыкшей от дисциплины, водворяемой твердой рукой надежного правительства.
- Премного благодарен вам за заботу. Так скажите же, что это за слухи, которых мне следует беречься?
- Поговаривают, что вы не друг нашему монарху и что, постигни его удар судьбы, людям не придется долго искать источника его злоключений.
На эти слова де Моледи кивнул.
- Поистине клевета, - сказал он. - Ибо всем известно, что любовь к вашему королю не знает границ. Разве мы не помогали ему в изгнании, когда он был скитальцем без гроша за душой? Разве не предоставили мы ему и его друзьям пенсии и кров? Разве не рискнули войной с Кромвелем из-за того, что отказывались отречься от нашего долга перед вашим королем?
- Лишь немногие, - сказал я, - помнят былое добро. В природе человеческой - подозревать в ближних худшее.