Поэтому Кайоши изо всех сил старался игнорировать проблему и вскоре благодаря усердию научился не путаться во времени. Все было хорошо. Он справлялся, хотя спать приходилось больше: Такалам перекрывал часть видений о Ли-Холе, и Кайоши регулярно наверстывал упущенные часы. Он продержался бы в таком темпе еще долго и уповал на смерть старика, надеясь, что, если его отравят, все прекратится. Кайоши верил в это всем сердцем. Но как бы не так.
После гибели Такалама начало твориться безумие. Отныне юноше снились десятки незнакомых людей, будто на месте сгоревшего дерева щетиной поднялась молодая поросль, должная заменить обугленный ствол. Самовнушение перестало помогать, и вот тогда Кайоши начал вести тайнопись, чтобы разобраться в происходящем.
Сегодня ему опять снился сон о пустыне и песчаной буре, в которой погибает человек. И стало ясно как день: Кайоши сойдет с ума, если допустит это. Такаламу нельзя было умирать. Отныне то, что он собирался сделать, легло на плечи других людей. Потеряй Кайоши хоть одного из них, и к хаосу добавится еще десяток линий.
Только одно решение могло спасти сына Драконов. Кайоши изучал его весь последний трид, читая и перечитывая дневники величайшего предсказателя прошлого века – Шаа-танады, – написавшего трактат «Внетелесные перемещения». Он считался основателем практик духовных путешествий и пожертвовал собственным телом, пытаясь определить, как далеко может добраться сознание человека. В конце концов его парализовало, и некоторое время он провел в коме, а потом просто перестал дышать. Такая судьба Кайоши не прельщала, но из всех невозможных путей этот был единственным разумным: его показали Драконы.
– Восьмой узел. Двадцать третий день последнего трида, – повторил юный провидец. – Я должен уснуть в это время…
Архипелаг Большая Коса, о-в Валаар,
13-й трид 1019 г. от р. ч. с.
Непроглядно-темный мир, пахший старой тканью, качался неровным маятником. С потряхиванием, посапыванием и вздохами. Временами он останавливался и выдувал мучительное: «у-у-у-уф», потом подбрасывал Астре и раскачивал снова: влево-вправо, влево-вправо. Иногда позади кто-то появлялся. Туманный и навязчивый, он приходил и уходил, как уличная собака, которой однажды бросили с порога дома кость, возвращается к месту, где ее прикормили. Это началось с бури, когда прималь врезался сознанием в нечто разумное. Оно напомнило о человечности Астре и помогло вернуться в тело.
В череде мимолетных чувств появились первые мысли. Калека ухватился за них, и расшатанный мир стал знакомой спиной, а тканевый плен – кулем. Элиас без конца шмыгал носом, сопел и плевался. Калека выглянул наружу и увидел мокрую степь, согбенную под тяжестью липкого снега. Южный ветер надул немного тепла и, обернувшись густым туманом, на время вернул осени прежние жухлые краски.
Чувств в конечностях пока не было, но Астре не испугался, давая себе привыкнуть к телу.
«Чудом выжил, – подумал он. – Кто мне опять помог?»
Следующий миг обрушился на калеку лавиной мыслей. Сколько времени прошло? Почему Элиас его несет? Что с детьми? Как далеко Сиина?
– Сколько я так пробыл? – спросил Астре, пытаясь двигать замерзшими пальцами.
– Ох! – вздрогнул от неожиданности Элиас.
– Где остальные примали?
– Парень! Я уж думал, труп несу! – облегченно рассмеялся горе-колдун, ссаживая Астре в гущу влажной травы и высвобождая из куля.
Репьи тут же облюбовали размахрившийся край куртки и налипли на него хороводом ржавых комочков. Астре сел, как его посадили, и упал назад, не сумев удержаться. Руки все еще не слушались. Это начинало пугать.
– Эй! – всполошился Элиас. – Ты чего как кукольный?
– Все в порядке, – нарочито спокойно сказал Астре, а у самого сердце превратилось в бешеный комок.
– Уф. – Парень распрямился, пытаясь свести лопатки, потом начал вращать уставшими плечами. – Поясница отваливается и верх спины. Ты бы мне потер вот тут, а? Болит, спасу нет.
– Я… пока не могу. Мне надо прийти в себя.
Правая рука еще что-то чувствовала. Астре посылал ей сигналы и получил в ответ покалывание. Пальцы дрогнули и медленно, как лапы замерзшей рептилии, начали оживать. Левая конечность не реагировала совсем. Калека не хотел в это верить, но он ее потерял. Слабый ток крови не позволил руке посинеть и отмереть окончательно. Но она повисла бесполезным отростком. Это было платой за бурю в пустыне.