Истинно и навеки ваша,
Чувствуя, как промокают от слез ресницы, Майя еще раз перечитала написанное. Как может человеческое сердце вынести столько боли? Весь остаток жизни матушка, опальная королева, провела в Муирвуде, и все же, невзирая на все жестокое отношение к ней короля, любила мужа до последнего вздоха. Воистину, велика была та сила, что связала их сердца — и имя этой силе было любовь.
Она почувствовала, как в сердце ее загорается сила Истока, как по всему телу растекается чувство тепла, любви, нежности. Слова, написанные матушкой, вышли из-под человеческой руки, самой обычной руки из плоти и крови, однако теперь они словно бы пылали пламенем. Тело матушки ныне покоилось в костнице, принявшей в себя бренную оболочку, однако некая ее часть обрела свободу. Майя чувствовала ее так ясно, словно призрачная рука и в самом деле легла ей на плечо. Сердце сжалось от какого-то невероятного чувства, которое с каждой секундой росло и подступало все ближе.
«Здесь ли вы, матушка?» — подумала Майя.
Тут на лестнице послышались чьи-то шаги, и странное чувство исчезло как не бывало. Майя быстро вытерла слезы. В клуатр вошла Сюзенна, и на лице ее были написаны тревога и недоумение.
— Я нашла твою записку, — сказала Сюзенна. — Давно ли ты здесь? Я не слышала, как ты ушла.
Она огляделась, явно ища признаки беспорядка.
Майя попыталась улыбнуться, но губы ей не повиновались.
— Я не могла заснуть, Сюзенна. И не хотела будить тебя.
Яр-камни уже были зажжены, и Сюзенна, растирая ладони, опасливо обогнула стол и приблизилась к Майе. Почему-то она хмурилась.
— Что не так? — спросила Майя, собрав все свое терпение.
— Надо было разбудить меня, — ответила Сюзенна, встав рядом с ней. — Нам не разрешается ходить в клуатры в одиночку.
Она смотрелась настоящей королевой — прическа уложена волосок к волоску, безупречно выглаженное платье без единого пятнышка… Майе подумалось, что в Сюзенне ей вечно видится какая-то легкая высокомерность, как ни старается товарка это скрыть. Впрочем, быть может, Майя ошибалась.
— Я не знала. Бабушка уезжает утром, и мне не спится. Мы с ней говорили допоздна, а потом я просто не хотела тебя будить.
Майя умолчала о том, что изрядную часть ночи провела в попытках написать письмо мужу, объясниться с ним на бумаге, выразить всю глубину своего сожаления и объяснить истинные причины своего бегства. Верные слова никак не шли, писать было тяжело и больно, да и письмо едва ли имело шанс проникнуть в темницу, тем паче что женщинам читать и писать не дозволялось, а значит, одно его существование уже подвергало Майю немалой опасности. И все же Майя понимала, что должна написать его — и для мужа, пусть он даже никогда его не прочтет, и для себя самой. И она напишет.
— Ты что же, совсем не спала? — удивилась Сюзенна.
Майя покачала головой.
— Мне хотелось побыть одной. И на подготовку к испытаниям у меня почти совсем нет времени. На Духов день в Муирвуд приедет мой отец.
Сюзенна ахнула:
— Правда?
— Да. И с ним весь двор.
— И что… что ты об этом думаешь?
Вопрос был хорош, но Майя не хотела — точнее, не могла — на него ответить. Что она думает об отце? Он совершил столько дурного… и ведь она до сих пор гадала, намеренно ли он послал ее в Дагомею, где она превратилась в хэтару. Можно ли любить и ненавидеть одного и того же человека одновременно? Майя совсем запуталась и сама не понимала своих чувств.
— Отец не знает, что я здесь, — сказала она, накручивая на палец прядь волос. — И будет недоволен, когда узнает.
Наступила напряженная тишина.
— Понимаю, — выдавила из себя Сюзенна. Она явно нервничала.