Но мечта улетела. Далеко из темноты мигнула раз, потом другой световая точка. Исчезла. Показалась вновь, затем раздвоилась и так, то исчезая, то появляясь, стала приближаться. Неожиданно у самого костра возникла машина.
Мы встали, молча сжали друг другу руки.
- Просьба! Когда пойдешь туда, возьми меня с собой,- сказал я.
Он кивнул, закинул в кузов свой рюкзак и полез в кабину.
Машина тронулась и вдруг остановилась.
- А знаешь,- закричал он,- там все как на пайцзе, все правильно и горбоносый смотрит правильно. И вот я все думал, думал, откуда это и на пайцзе и там, и вдруг мне пришло в голову, что, может быть, это оттуда,- и он махнул рукой на восток, где в свете восходящей луны едва проступала далекая вершина Мустаг-хан, над которой ярким голубым блеском горела Венера.
- Откуда оттуда? - закричал я.- С Мустаг-хан? Но машина загудела, и я не расслышал его последних слов. Еще несколько раз мигнул красный фонарик, но вот пропал и он.
Вдруг из ночи к костру влетел облепленный снегом Бартанг. Он заметался, обнюхивая лагерь, взвыл и несмотря на мои призывы, кинулся к дороге, туда, куда ушла машина. И исчез в метели.
Бартанг искал хозяина.
* * *
Через несколько месяцев и я ушел на фронт и там надолго забыл о своих памирских делах. И только после войны, вернувшись на Памир, узнал, что Смуров погиб.
Ушел, не завещав никому своего открытия.
Удивительно, как все люди, уходя на войну, твердо верят, что уж именно они-то вернутся живыми.
Мне недолго пришлось хлопотать, доказывая необходимость поисков капища: археологи были заинтересованы самим капищем, идолами, а геологи газом. И месяц спустя после того, как состоялось решение об организации экспедиции, мы уже начали работать.
Наша экспедиция не была многолюдной: мы представляли географию - я и Дима Костров. Археологическую разведку осуществлял Аркадий Аристов, небольшой подвижный человек, несколько похожий на Буратино. У него были беспокойные руки с шарнирами, позволявшими им сгибаться в любых направлениях. Волосы Аркадия вечно были всклокочены, на одежде всегда не хватало пуговиц, а шнурки на ботинках обычно волочились. Но в работе глаза у него были зорче рыси и нюх лучше, чем у легавой.
Его помощницей была Кира, девушка неплохая, но чересчур красивая, катастрофически красивая. Она вносила панику и погибель везде, где бы ни появлялась. В этом году, когда по дороге на Памир она прибыла на первую погранзаставу, то сраженный еще в прошлом году радист этой заставы дал в эфир панический сигнал: - "Воздух! Едет Кира!"
Слово воздух служило закодированным сигналом тревоги, просьбы о помощи, который посылала застава, подвергшаяся нападению подавляющих сил противника. За этот "воздух" радист получил двадцать суток ареста, Кире же достались немеркнущие лавры душегубки.
Геологию представлял у нас Рыбников, мрачный человек и страшный мизантроп. Он, кажется, ненавидел решительно всех на свете, а больше всего женщин, особенно научных. Их он называл не иначе как "куриная голова".
Рыбников в лагере экспедиции бывал мало и предпочитал путешествовать в одиночку. Он появлялся обычно совершенно неожиданно, нередко среди ночи, как бы материализуясь из темноты. А затем он мог исчезнуть буквально в середине фразы. В работе Рыбников был самоотвержен и талантлив. Но с людьми совершенно несносен.
Ко мне он относился довольно прилично, и даже гадости говорил сравнительно редко. Произошло это потому, что при первом знакомстве мы так сцепились, что дело дошло до драки.
Коллектором у Рыбникова был Вася Коровин, нежный студент с льняными волосами и девичьим телосложением, имевший удивительное пристрастие ко всему пиратскому. Обладая пронзительным голосом и скверной гитарой, он любил распевать кровожадные пиратские песни собственного сочинения, в которых реи трещали под тяжестью повешенных, а лязг абордажных топоров заглушал рев тайфуна в Желтом море.
Должность завхоза, или как выражался Дима, "наш вор-хозяйственник" был представлен Сережей Рябининым, человеком, отличающимся "крайней бережливостью". Он, например, мог бриться в течение целого месяца одним лезвием, подолгу направляя его на ладони, мол, "что же его бросать, когда оно еще острое".
Поваром у нас был Кара-бай, казах по национальности и мусульманин по вероисповеданию, с самого начала категорически заявивший, что к свинине он не прикоснется ни за какие блага мира. Но этот правоверный мусульманин на третью ночь пребывания в экспедиции так набрался казенного спирта, что чуть не помер. Должность караван-баши у нас занимал старик Джемогул, тоже правоверный мусульманин, мой старый хороший друг, много раз выручавший меня во времена басмачества. Вот и весь состав нашей экспедиции.