- Аркадий,- сказал я,- слушайте, чьи это рисунки? Какого времени?
- Несомненно, первобытного человека, неолит! Несомненно, по целому ряду признаков их возраст не менее шести - восьми тысяч лет. А может быть, они и более поздние.
- Не может быть! - сказал я.- Смотрите-ка, что нарисовано - тигр, кабан, страус - животные, живущие сейчас в низинах, животные, живущие в теплом климате. Откуда они могли взяться в высокогорьях Памира, чтобы послужить моделью для рисунков первобытного человека. Это немыслимо! Здесь на таких высотах не могли быть эти животные!
- А может, и могли! - закричал Аркадий.- Здесь, на Памире, встречаются странные вещи. Возьмите Кзыл-Рабат, высокогорье, холодная пустыня, ближайшее дерево за двести километров, а вот могилы, где похоронены люди, жившие здесь две тысячи лет назад, обложены деревом. А становища первобытного человека в долине реки Маркан-су, где жили люди семь тысяч лет назад, которые в кострах жгли дерево и даже очаги не огораживали. А ведь сейчас в Маркан-су дуют ежедневно такие ветры, что жизнь человека там немыслима. Нет, на Памире происходят сильнейшие смены климата. И я верю, что еще четыре - пять тысяч лет назад здесь мог жить кабан и страус и охотящийся за ними тигр. Горы растут и сейчас у нас на глазах.
Я слушал Аристова, глядя на сухую, почти лишенную растительности долину Курумды, и мне начинало казаться, что я вижу ее несколько тысяч лет назад, когда по ее дну бежала веселая речка, окруженная кустами и рощами. Тогда в тростниках хрустели камышом кабаны, а по сухим степным склонам паслись куланы и не тоскливый вой ветра, а веселый шум листвы раздавался вдоль по долине. Я думал о том, как здесь было тепло и оживленно, когда из этой пещеры с луком и копьем выходил автор этих настенных рисунков и по крутой тропе спускался в долину на охоту.
Но сейчас вместо всей этой яркой и живой картины я видел холодные скалы, тишину, безжизненность.
Растерянные спускались мы в лагерь. Не было между нами согласия.
То мы нашли или не то?
В лагере у нас царило оживление, он превратился в целый городок, к палаткам альпинистов прибавились палатки пограничников.
Погранвласти прислали нам целую группу на помощь, они тоже интересовались результатами наших поисков.
Тотчас по приезде я должен был констатировать, что железная пограничная суровость при одном появлении Киры растаяла как масло на сковородке.
Командовавшего этой группой лейтенанта Николаева, крайне аккуратного человека и, видимо, очень дисциплинированного, многое удивляло в нашей экспедиции. В день приезда он смотрел только на Киру и Диму. Почему он смотрел на Киру - не трудно догадаться, но Дима, наверное, поразил этого аккуратного человека своеобразием своего костюма.
Что и говорить, одежда Димы отличалась исключительной живописностью. На нем были горные ботинки с триконями, один зашнурован бинтом, а другой красным электрическим проводом. На штурмовых брюках Димы виднелось множество мелких дыр, как будто в них стреляли мелкой дробью (и нет никаких оснований считать, что этого не было на самом деле!). Кроме того, их украшало несколько хороших заплат - сзади одна большая, сантиметров двадцать на пятнадцать, из материала, в который когда-то была зашита посылка, что явствовало из текста (на этой заплате можно было прочесть адрес отправителя: Ростов на Дону, улица Карла Маркса, 17, написанный чернильным карандашом). Спереди на коленях тоже по заплате, на левом - зеленая, на правом клетчатая. Штурмовка была в таком же стиле, тельняшка, одетая под штурмовкой, имела такой вид, точно он, потерпев кораблекрушение, лет пять носил ее не снимая, разгуливая по необитаемому острову, на который выбросили его морские волны.
Короче говоря, костюм Димы больше всего напоминал одежду одичавшего мельника из оперы "Русалка"
Лейтенант долго и серьезно рассматривал костюм Димы. Его взгляд говорил, что он подобный наряд считает вообще недопустимым. Но с другой стороны, он как-то не верил, что так одеваться можно нарочно, он готов был поверить в какое-нибудь несчастье.
- Что же это он так? - говорил Кире лейтенант, с соболезнованием глядя на Диму издали.- Так обносился? Может пьёт?
- Что пьет? - спросила Кира.
- Да водку! - отвечал Николаев.
- К водке я не замечала у него большого пристрастия - не улыбнувшись, сказала Кира.- Судя по его словам, он больше всего любит денатурат и человеческую кровь.
Но лейтенант смотрел на Киру и уже больше ничего не понимал, а только улыбался. Он что-то еще хотел сказать, но не мог. Только вечером, когда Димка уселся рядом с ним ужинать, Николаев вспомнил о его существовании.